Бранд тихо выдохнул, накинул традиционное одеяние паломника, заранее спертое еще в Килиасе, чтобы не давать подозрений внутри города и поселения. С его уровнем, конечно, любая Оценка тут же показала бы неладное, не каждый день встретишь паломника 320-го уровня, но именно поэтому Бранд собирался скользить по Городу, не попадаясь никому на глаза. Одеяние и немного грима на лице требовались на тот случай, если кто-то все же случайно мазнул бы взглядом, мол, паломник и паломник, чего его оценивать?
— А! А! А! Адрофит! — донесся до его слуха чей-то выкрик.
Деревня молодоженов. Бранд покачал мысленно головой, не стал вслушиваться в редкие крики, но конечно же вспомнил Ордану. Ничего, с рекомендательными письмами графини Норданиэ их примут в лучшем виде в столице Иниалиодэли. Да, кольцо утратило свою магию, едва Бранд передал его Торсону, но Олесса все поймет и вознаградит его щедро, уже по возвращении в Твердь.
Бранд сдвинулся, начал пробираться по Городу, удаляясь от «деревни новобрачных». Дело было, разумеется, не в криках, количество которых должно было резко увеличиться с рассветом, просто Бранд знал, что не найдет там дочери Валланто.
Воспитанная и выращенная с детства в Городе Любви, скорее всего она находилась в храмовой части города. Но могла и прислуживать паломникам, трудиться в одном из храмов основной части, доступной тем живым, что допустили в Город. В храмовую часть ему все равно предстояло попасть, хотя бы из-за Минта, поэтому Бранд решил вначале проверить все остальное.
— Я так волнуюсь!
— Надо еще раз повторить финальную часть танца!
— Говорят, ночью безлуния будут Проклятие снимать!
— Да, с самого несравненного барда Вольдорса! Я ночью прокралась к его келье, но меня стража прогнала!
— Ах, у меня от его песен сердечко так и поет, словно само молится!
— Я бы полжизни отдала, чтобы станцевать ему танец Очищения и слиться в объятиях любви!
— А все это великолепие достанется сестрице Лианто!
— На то она и лучшая ученица верховной!
— Не волнуйтесь, она с нами поделится, будет нам и мясо, будут нам и песни!
Перезвон девичьих голосков, пошлых замечаний и смеха удалялся, Бранд только покачал головой. Штамп из развлекательных книг вроде того же Эл Дожа, в жизни то и дело оказывался верным. Всего-то надо было пробраться незаметно в крепость, укрепленную лучше золотохранилища банка, да обладать Восприятием, превосходящим все доступное обычным живым. Дальше подслушивание разных «тайных» разговоров происходило словно само собой.
Бранд осмотрел внимательно и реку, протекавшую через город и носившую незатейливое название реки любви. Магия поднимала воду сюда, затем она служила для питья и стирки, смыва отходов, возвращалась вниз и магия направляла ее куда-то прочь. Река петляла по Городу, в случае чего можно было скрыться в ней, отсидеться в прозрачном алмазном теле на дне.
— Кровавое безлуние — не шуточки.
— Уверен, верховная отгонит всех демонов в танце.
Мимо прошли два стражника, позевывая в рукава. Из ртов их вырывался пар, но видно было — Выносливость у них повышена. Конечно, с определенного момента сидение голышом или в одной накидке на камнях, снегу, вершинах просто переставало действовать и повышать Выносливость, но все же.
— А то, что было этим летом на Мойне? Нехороший знак.
— Ну, до нас точно не доберутся, — голоса тоже удалились. — Жрецы их одной молитвой обратно в Бездну сметут.
Город оживал, пробуждался. Шарканье шагов и метел, первые молитвы, разговоры и пересуды. Бранд невидимкой скользил между зданий, осматривал, там, где не было сигнализаций, входил, отводя глаза и внимание, где были — просто проскальзывал внутрь. Смотрел и всматривался, слушал проповеди, проникал в храмы в алмазном теле и торопливо покидал их. Каждый раз не более десяти минут, позывы остаться в алмазном теле выходили слабенькие, Бранд легко преодолевал их, скользил дальше.
Масса статуй, големов в пассивном состоянии, еще штришок к общему помешательству на безопасности.
Сеансы утренней любви в лучах рассвета и первые молитвы, осмотр достопримечательностей Города, демонстрация реликвий. Днем храмовая часть была отчасти доступна, особо верующих допускали туда, как подозревал Бранд, заодно и вербовали, звали в служители. Завтрак, «приготовленный с любовью», как правило грибы и зерно, напитки с жиром и мукой, маслом.
Караваны с продовольствием, идущие к Городу, с ними обычно приезжали и паломники, но все же служители старались и выращивали что-то свое, стремились обеспечить полную независимость. Паломники охотно помогали, трудились бок о бок с жрецами, распевали священные гимны. Представив на их месте любовные песни от Минта, да еще сдобренные влиянием Матершинника, Бранд невольно улыбнулся.
— Проповедь! Сам Верховный будет читать проповедь! — начали раздаваться крики, когда солнце дошло до полудня.
Проповедь и обед, Бранд высматривал и запоминал, но дочери Валланто нигде не видел.
Пока служки были заняты закрытием храмовой части, Бранд проскользнул внутрь. Здесь было еще скучнее, чем в самом Городе, храмы и жилье жрецов, какие-то подсобные здания, вроде кухни, и все. Бранду была близка концепция «тренировки и еще раз тренировки, повышение умений», в случае жрецов заменявшаяся на «молитвы и еще раз молитвы, повышение Веры», но он знал из личного опыта, насколько скучна такая жизнь.
Чтобы блистать в короткий миг схваток, герои проводили долгие месяцы в скучных тренировках, но в книгах, стихах и песнях бардов о них обычно не писали, поэтому для живого жизнь героев обычно выглядела непрерывной чередой подвигов, развлечений, выпивки с королями и прочих дел.
— Пойдем, посмотрим на Проклятого?
— Да нас не пустят!
— Завидую я Лианто.
— Пф-ф-ф, танцевать и спать с Проклятым, это как с нежитью миловаться! Чему тут завидовать?
— Верховная ее потом отметит особо и приблизит, буквально.
— О, за такое я бы и демону сплясала!
— Фу, как можно, не оскверняй себя и храм!
Знали и готовились, отметил Бранд, что же, это было ожидаемо. Для того и распускали слухи, гнали волну славы «несравненного барда», а Минт подыгрывал, опять же, не понимая того и поэтому вел себя естественно. Заодно и мечта его сбылась, о славе и концертах, влиянии на сильных мира сего и возможности наблюдать подвиги вблизи, чтобы потом воспеть их в песнях.
Правда, как правило наблюдавшие вблизи гибли, но об этом песни тоже молчали, так как пели их только выжившие и каждый думал, что у него полно шансов спастись. Ошибка выжившего, как обычно называли этот парадокс, относящийся не только к бардам, но и самим героям. Бранд крался над головами, замирал и вслушивался, всматривался.
Да, здесь знали, но вопрос был в том, сколько они знали.
Жрецы и жрицы возносили молитвы, любили друг друга и мир вокруг, творили какие-то артефакты на Вере, что-то писали и обучали детей, трудились и выращивали грибы в подземных нишах, жили своими жизнями и читали вездесущую «Повелительницу Корней». Три молодых жреца как раз спорили по поводу постельной сцены, обсуждали детали, как они смогли бы лучше ее удовлетворить и в каких позах, и в чем ошибся автор. Бранд покачал бы головой, если бы не наслушался похожих разборов, только со стороны героев по части подвигов, описанных в книгах.
На мгновение захотелось вернуться назад, в Благую Тишь, сидеть в тиши сада и ни о чем не думать, читать развлекательную литературу, вместо тех справочников, энциклопедий и прочих специальных вещей, которые приходилось изучать Бранду последние несколько месяцев.
— О, слышите? — вскинул голову один из молодых жрецов. — Танец для Проклятого, будь я проклят!
— Ты осторожней со словами-то!
— А я не боюсь, — тряхнул головой тот. — Ради того, чтобы сама Лианто станцевала мне обнаженной и отдалась в ритуальном круге, не страшно и проклятие получить!