В е р а П е т р о в н а (приоткрывает дверь, робко). Здесь на стене летучие мыши.
Х м а р о в. Все живое надо любить.
В е р а П е т р о в н а (ей стыдно в этом признаться). Я их боюсь.
Х м а р о в. Это ласточки, здесь нет летучих мышей.
В е р а П е т р о в н а. Простите. Можно мне пройти?
Х м а р о в. Идите.
В е р а П е т р о в н а (почти крадучись проходит мимо Хмарова, по дороге поднимает галстук, валявшийся на полу. У самой двери обернулась, помедлив). Что же все-таки происходит?
Х м а р о в. Что вы имеете в виду?
В е р а П е т р о в н а. Наше безделье.
Х м а р о в (раздраженно). У группы ежедневно встречи со зрителями, выступления по телевидению, интервью. Это вы называете бездельем?
В е р а П е т р о в н а. На небе ни облачка. Но аппаратура в чехлах. Люди пять дней валяются на пляже. Две сцены, из-за которых мы приехали на Валдай, в режиссерском сценарии расписаны по кадрам. Вы могли бы поручить их снять Кириллу Васильевичу. Пусть он не великий режиссер, но он знает, как надо снимать.
Х м а р о в (орет). Я мог бы поступить проще: выгнать его к чертовой матери! И выгоню, если он еще раз передаст через вас нечто подобное! (Спокойнее.) В искусстве ничего нельзя перепоручать. В искусстве мало знать — надо уметь. И уберите этот колумбарий, я еще не в гробу.
В е р а П е т р о в н а (переждав вспышку). Я не верю в ваши головокружения. Вы симулянт.
Х м а р о в (с благородным негодованием). Я симулянт?! Вы смеете, глядя мне в глаза, заявлять, будто я докатился до лжи?
В е р а П е т р о в н а. Да.
Х м а р о в. А эти таблетки?.. Вот! Желтые, красные, синие! По двадцать штук в день?..
В е р а П е т р о в н а (протягивает ему пакетик). Это вам от Кирилла Васильевича.
Х м а р о в. Что это?
В е р а П е т р о в н а. Желтые, красные, синие. Все те — по двадцать штук в день, — которые вы выбрасываете за окно. Он уже пять дней собирает их по утрам.
Х м а р о в (заглянул в пакетик, усмехнулся). Мог бы не жаловаться на безделье. Сто приседаний в его возрасте — не пустяк. (Исподлобья взглянул на Веру Петровну.) Что-нибудь еще?
В е р а П е т р о в н а. Надеюсь, вы не лунатик?
Х м а р о в. Нет.
В е р а П е т р о в н а. Но Кирилл Васильевич говорит, что каждую ночь вы осторожно, чтобы никто не заметил, перебираетесь с лоджии на крышу, спускаетесь по пожарной лестнице и до рассвета бродите по берегу. И вот я спрашиваю: что происходит с вами?
Х м а р о в (раздельно, в упор). То, что мне незачем и нечего больше снимать. В моем положении писатель сжигает рукопись, художник перегрунтовывает холст.
В е р а П е т р о в н а. А что делает режиссер?
Х м а р о в. Прикидывается больным, валяет ваньку и не спит по ночам. Вам удалось вытащить из меня признание. Надеюсь, вы довольны теперь?
В е р а П е т р о в н а (поднимая с пола книги). Нечто подобное я и подозревала. Только не знала, как далеко вы зашли.
Х м а р о в (передразнивая). «Нечто подобное я и подозревала»! Еще бы! Ведь здесь подглядывают за мной по ночам.
В е р а П е т р о в н а. Пожалуйста, не беситесь.
Х м а р о в. Убирайтесь! Вы слишком умны для меня. (Выхватывает у нее книги, швыряет их на диван.) Могу сообщить, как далеко я зашел: в самую топь. И если вас подослала шайка этих трусливых себялюбцев — подите и донесите: Хмаров — банкрот.
Вера Петровна спокойно наблюдает за ним.
Считаете, я пошутил?
В е р а П е т р о в н а. Я не считаю, что вы пошутили.
Х м а р о в. Ах, не считаете?
В е р а П е т р о в н а. Нет.
Х м а р о в. Значит, спокойно соглашаетесь, что Хмаров бездарен и пуст?
В е р а П е т р о в н а. Вы уже доказали, что не бездарны, и мы еще не выяснили, что пусты.
Х м а р о в (гордо). Можете поверить. Космический вакуум. Торричеллиева пустота.
Зазвонил телефон.
Сделайте одолжение, возьмите трубку.
В е р а П е т р о в н а (в трубку). Слушаю. (Хмарову.) Пресса просит интервью у великого творца.
Х м а р о в (орет). Хмаров не великий творец, а великое дерьмо!