Четверо бесшумно аплодируют.
М а ш а (возникает в щели забора, шепотом). Валерка! (Громче.) Валерка!
Ассистенты снимают с Валерки фрак, цилиндр, накидку, отклеивают бороду, кланяются ему и исчезают.
Ты бабке не говори, что я здесь была.
Валерка смотрит на нее, не отвечая.
(Оглядывается, пролезает в щель, осторожно задвигает доску.) Сказать, почему у меня к тебе интерес?
В а л е р к а. Валяй.
М а ш а. Потому что бабка не любит тебя. Она говорит: «Жильцы у него — кто первый постучал, тот и живи».
В а л е р к а. Дурочка. Это у вас жильцы, а у меня — друзья.
М а ш а. «Друзья»! Какие же это друзья, если ты их до этого и в глаза не видел? А правда, что ты денег с них не берешь?
В а л е р к а. Правда.
М а ш а. Ненормальный. А почему?
В а л е р к а. Не знаю. У нас всегда кто-нибудь живет — то родственники, то друзья.
М а ш а. Почтальонша говорит, письма к вам пачками, будто в контору, идут.
В а л е р к а. Ну.
М а ш а. Мне нравится. А бабке нет. Эка, говорит, невидаль — друзья у них по всей Расее живут, письма шлют. А что труда составляет письма-то слать? Четыре копейки конверт — всего и дедов. И еще, говорит, проверить надо — берет он с жильцов деньги или нет.
В а л е р к а. Проверяли уже. Милиционера тогда до калитки она довела.
М а ш а. Добра она тебе хочет. Непутевым, говорит, растет. Ты чего отвернулся?
В а л е р к а. Да нет, слушаю. Цитируй давай.
М а ш а. В отца с матерью он, говорит, бесхозяйственным пошел, да от жильцов потворство одно… Эх ты, голова! Не каждый в большие-то люди выходит, а без чинов с таким понятием много ли наживешь? Иллюзионщик твой — знаменитый артист, говорят, а дома не нажил. На старости лет по чужим людям живет.
В а л е р к а (обернувшись, резко). Все?
М а ш а (осеклась). Все.
В а л е р к а. Змея — вот ты кто. Ты зачем приползла? Гадости говорить? А ну, под свою колоду ползи!
М а ш а (оглянувшись на забор). Тшш! Валерка, ты что? У меня же к тебе интерес.
В а л е р к а. Ну и сиди у своей щели, изучай.
М а ш а. Это не я странная, а ты. Я таких не встречала еще.
В а л е р к а. Ходишь не там.
М а ш а. И в деревне у нас таких нет.
В а л е р к а. Есть. Только они на другой улице живут.
М а ш а. Валерка, ты не обижайся на мои слова… Не уходи… Давай друг другу руки пожмем.
В а л е р к а. Зачем?
М а ш а. Я дружить пришла. Чтобы мир.
В а л е р к а. Простота. (Усмехнувшись, пожимает протянутую руку.) Довольна?
М а ш а. Ага. Я ведь тут одинокая, ни с кем не подружилась еще. И не кричи на меня, ладно? Никогда не кричи. У меня от крика мурашки по спине… На пляж пойдешь?
В а л е р к а. Репетиция у меня. Я у Семен Семеновича главный ассистент.
М а ш а. А я у моря с приезда только раз была. Захлопоталась. А еще бабка говорит…
В а л е р к а. Опять понесла?!
М а ш а. Это не про тебя. И чего, говорит, к югу такое стремление у людей? Что в нем, в море-то? Медузы да соль. Мы, говорит, смолоду в речках купались, не знали этого баловства.
В а л е р к а. Лицемерка она, бабка твоя. Будешь при ней рот разевать, она и тебя в лицемерку превратит. Если бы люди речки предпочитали, кто бы ей в день по рублю за койку платил? Вон она — бабка твоя.
Маша испуганно оглядывается.
Забор. Памятник мировоззрению. На весь город один. Чтобы через него к нормальным людям попасть — доски тайком отрывать надо.
М а ш а. Тшш!
Валерка, махнув рукой, отворачивается.
Она мне родня, я права не имею ее обсуждать… Валерка, а шпаги эти зачем?
В а л е р к а (угрюмо). Ящик протыкать. Сюда человек входит, а его шпагами — насквозь.
М а ш а. Поверила я. Ха!
В а л е р к а. Не притрагивайся. И на доску не наступи — улетишь. Как на вулкане живем.
Где-то далеко в порту ударили склянки.
Ого, восемь уже! Заспались мои. (Идет к, дому.)