Т о н я. Я еще не ставлю под сомнение твою правоту. Я хочу понять, необходимо ли было твое самоотречение?
С о ф ь я П е т р о в н а. Надеюсь, что да.
Т о н я. Не для того ли, чтобы когда-нибудь упрекнуть меня в неблагодарности, как ты это сделала сейчас?
С о ф ь я П е т р о в н а (игнорируя этот вопрос). Твой отец всегда был кумиром женщин, детей и собак. Неудивительно, что знакомство с ним огорошило тебя. Красив, умен, смел. Идеал мужской породы — человек, лишенный недостатков.
Т о н я (вдруг улыбнулась). Не преувеличивай, мать. Он хвастун.
С о ф ь я П е т р о в н а. Разве? Никогда прежде не замечала.
Т о н я. Он хвастает без передышки. И какой он замечательный боксер, и какой он скрипач. Он хвалится даже своей красотой.
С о ф ь я П е т р о в н а (смеется). Ах, не в этом дело… Видишь ли, Тоська, он из тех мужчин, которые до старости остаются детьми. Он хвастает только тем, чему не придает никакого значения; как мальчишка, размахивая деревянной саблей, хвастает тем, что победил Бармалея.
Т о н я. Значит, он просто лгун?
С о ф ь я П е т р о в н а. Ну что ты! Он очень правдив. Он в самом деле был и боксером, и футболистом, и довольно сносно играл на скрипке, но для него все это всегда было лишь детской забавой. А вот о том, что составляло смысл его жизни — о науке, о своих успехах в ней, — он не говорил никогда. (Помолчав.) Ты распустила косички. Не потому ли, что их не одобрил отец?
Т о н я (с вызовом). А хотя бы и так.
С о ф ь я П е т р о в н а. Мало что изменилось за эти тринадцать лет. Все всегда старались понравиться ему. Как бы я ни хорохорилась, я знаю: ты сравниваешь нас, и это сравнение не в мою пользу.
Т о н я (жестко). Сейчас, когда ты занимаешься самоуничижением, — да.
С о ф ь я П е т р о в н а. Самоуничижением? Возможно. Но я никогда не унижалась до жалости к себе. Когда-то мне пророчили незаурядную научную карьеру. Всего полгода отделяло меня от защиты диссертации. Об этом, наверное, не стоило вспоминать. Я давно запретила себе думать о том, что было и что могло бы со мной быть.
Т о н я. Я не буду сравнивать тебя и отца. Но похоже, только от страха перед этим ты и спрятала меня.
С о ф ь я П е т р о в н а. Ну вот, ты и договорилась до жестокости.
Т о н я (после паузы). Прости, я не хотела этого сказать.
С о ф ь я П е т р о в н а. Глупо и несправедливо тебя упрекать. Какую девчонку не соблазнят столичные театры, витрины, быт! Кафе на улице Горького. Тебе стоит протянуть руку — и все это твое. Но ради того, чтобы завладеть этим, ты готова упрекнуть меня в неправоте.
Т о н я. Мать, тебе непременно хочется меня оскорбить! Какие достоинства мне достались от отца — не знаю. Но в твоих генах было запрограммировано бескорыстие — и оно во мне есть. (Соскочила со стола, поцеловала Софью Петровну в голову.) Ты моя милая старенькая гордячка! Я рада, что мы поговорили с тобой.
С о ф ь я П е т р о в н а (с некоторой робостью). Значит, ты не собираешься меня упрекать?
Т о н я. Этого я не говорила.
С о ф ь я П е т р о в н а. Если не говорила — скажи. (Обнимает дочь.) Мне бы хотелось услышать.
Т о н я (мягко). Мама, не заставляй меня лицемерить. Поговорим о твоих школьных делах.
С о ф ь я П е т р о в н а (оттолкнув от себя Тоню, капризно). Значит, ты все же собираешься меня осудить?
Т о н я. Не будем об этом. В самом деле, пора приниматься за хозяйство.
С о ф ь я П е т р о в н а (строго). Я настаиваю. Прежде чем окончить разговор, прошу тебя со всей определенностью выразить свое отношение ко мне.
Т о н я (с прежней резкостью). Нет.
С о ф ь я П е т р о в н а. Тоня! Я требую!
Т о н я. По какому праву?
С о ф ь я П е т р о в н а. Все по тому же: я твоя мать.
Т о н я (зло). Ладно. Тогда можешь отвесить мне еще одну оплеуху. (Склоняется над Софьей Петровной.) Лупи!
С о ф ь я П е т р о в н а. Зачем?
Т о н я. Чтобы не утруждать себя потом. Когда я скажу все, что думаю, тебе придется для этого встать.
С о ф ь я П е т р о в н а (помедлив). Говори.
Т о н я (с неожиданной силой презрения). Ты напрасно рассчитываешь на мою жалость. Один человек сказал: умный от глупого отличается только тем, что у него ум управляет характером, а не наоборот. Должна тебя огорчить. Характера в тебе оказалось больше, чем ума.