По мере того как освещается вся сцена, четверо — пантомима — медленно уходят направо. Музыка еще некоторое время продолжает звучать.
Теперь мы видим, что слева, на камне, возле невысокой железной ограды, сидит М а ш а. Рядом с ней, скрытый от Валерки камнем, на земле стоит чемоданчик, на который брошено легкое пальтецо.
(Сложив ладони рупором.) Э-ге-гей, солнце!
В ответ раздается низкий бас пароходного гудка.
Э-ге-гей, люди!
И снова трехкратный пароходный гудок.
Маша карманным зеркальцем наводит на Валерку солнечный зайчик.
(Обернулся, увидев Машу, распахнул воображаемую дверь.) Антре! Чего это тебя с петухами подняло?
М а ш а (улыбаясь). А тебя?
В а л е р к а. Меня ответственность подняла. Перед всем рыбным хозяйством нашей необъятной страны.
М а ш а. Паясничаешь с утра?
В а л е р к а. Нептуном клянусь. Вон, видишь, у причала сейнер стоит «Керчь»? Меня ждет. Вчера капитан сказал: «С нами уйдешь. Отдаем швартовы в шесть утра. До вечера не придешь — до вечера простоим»… Чего это ты улыбаешься, а?
М а ш а (легко). Не знаю… Потому что утро… И ты. (Сложив ладони рупором.) Э-ге-гей, люди-и!.. Ничего?
В а л е р к а. Вполне.
М а ш а. Я в сарайчик заглянула — тебя нет. Под навес — нет. На террасе раскладушка застеленная стоит. Я и вспомнила, что ты утром собирался отца навестить.
Гудок парохода.
В а л е р к а. «Керчь» зовет. (Кричит за кулисы, подражая тембру пароходного гудка.) Иду-у-у!.. Удачной тебе торговли, Мария Балагуева. Да здравствует усушка и утруска! Да здравствуют гладиолусы но полтиннику штука, на два рубля — пять!
М а ш а. Счастливо и тебе.
В а л е р к а. Салют.
М а ш а (улыбаясь, негромко). Прощай.
В а л е р к а (дойдя до кулис, возвращается). Машка, я надолго, на целую неделю с рыбаками уйду.
Маша кивает.
Врачи сказали: выживет. А отец требует, чтобы я и близко к больничному окну не подходил… Помнишь, ты первый раз в щель приползла? Ты еще сказала, что тебя невзначай и за дурочку можно принять?
М а ш а (улыбаясь). Ага.
В а л е р к а. Так вот: я тебя тогда и принял за нее.
М а ш а. Это мать про меня так говорит.
В а л е р к а. Правильно говорит. Нелепое, думаю, существо. Что на уме, то и на языке. А потом начал до сути твоей доходить. Пригляделся к тебе. Поняла?
М а ш а. Ага.
В а л е р к а. Что ты все «ага» да «ага»! И не улыбайся ты. Это еще не главное. Молчи. И в глаза мне сейчас не смотри.
М а ш а. А куда мне смотреть?
В а л е р к а (взрываясь). На горы! На море! На дерево смотри!
Маша отворачивается. Пауза.
И в общем, всем грубостям, что я тебе за эти дни наговорил, не верь. У меня к тебе теперь отношение такое… Ну, в общем… (Смутился, умолк.)
М а ш а (не оборачиваясь, легко). Полюбил ты меня, да?
В а л е р к а (схватившись за голову). И как язык не отсохнет у тебя — с легкостью такие слова говорить?! А теперь не оборачивайся, покуда я до дерева не дойду. Обернешься — костей не соберешь!
М а ш а (останавливая его). Валера!.. А я ведь знала. Я чувствовала, какое у тебя отношение ко мне.
В а л е р к а (несколько разочарован). Да?
М а ш а. Конечно. Все равно, хоть взглядом, а выдашь себя. Я люблю за мальчишками наблюдение вести.
В а л е р к а. Нет, Машка, определенно в тебе что-то порочное есть.
М а ш а (обернувшись). Искренность во мне есть. И вся недолга.
Пароходный гудок.
В а л е р к а. Я в субботу вернусь.
М а ш а. Ладно.
Валерка отходит.
Валера! А только в субботу не будет меня.
В а л е р к а. В воскресенье после базара приходи.
М а ш а. И в воскресенье не будет. Никогда.
В а л е р к а. На Марс улетишь?
М а ш а (кивает на чемодан). Ты на сейнер, а я на автобус спешу. Через три часа поезд у меня.
В а л е р к а (подходит, смотрит на чемодан). Куда же ты?
М а ш а. Домой.
В а л е р к а. Ты же до конца лета должна была жить.
М а ш а. Я вчера рассказывала — не слушал ты… С бабкой я поругалась.
В а л е р к а. Новости! Что вам с бабкой делить?
М а ш а. Телепат наш жуликом оказался. У дяди твоего деньги стянул.
В а л е р к а (почти с восторгом). Ну да?
М а ш а. Все, что было, стянул. В милицию заявили. Может, поймают его.
В а л е р к а. Так ведь не ты стянула — тебе-то чего уезжать?
М а ш а. А бабка кричать стала, что это, мол, я его в дом привела. Телепата-то. Ну, я тогда не утерпела да бабке и говорю: у Дороховых, мол, ни одного ключа в доме нет, а золото на стол положи — не пропадет. А у вас мыло и то под замком. От людей прячетесь, забор выше дома возвели — вот воры и стекаются к вам. Замки вроде приманки для них. Жаль, говорю, что весь дом не обворовали и вас вместе с поросятами не унесли.
В а л е р к а. Рехнулась! Бабке родной! Ведь ты родню не по достоинствам, ты ее по генеалогическому древу готова любить.
М а ш а. Вчера и билет купила. Завтра к вечеру домой доберусь.
В а л е р к а. Глупо!
Опять нетерпеливые гудки парохода.
(Не повышая голоса.) Да бегу же, бегу… Машка, на моей терраске поселись. Николаю скажи, пусть тебя водит обедать с собой. Разберемся потом.
М а ш а. Да я уже и телеграмму отправила домой. Поеду я. И ты беги — ждут.
В а л е р к а. Абсурд. (Убегает, возвращается.) Выходит, ты и на будущее лето не приедешь сюда?
М а ш а. Почему?
В а л е р к а. Не простит она никогда.
М а ш а. Не простит. (Улыбаясь, как о давно решенном для себя.) А я к тебе приеду. У тебя буду жить.
В а л е р к а (на секунду опешил, потом радостно). Правильно! У нас комнат — как в Ливадийском дворце.
М а ш а. Я хозяйственная. Я маме твоей пригожусь. (Поднимает чемодан.)
Опять нетерпеливые гудки парохода.
В а л е р к а (отступая к кулисам). Адрес оставь.
М а ш а. У тебя под подушкой лежит.
В а л е р к а. Ну, Машка, с тобой не пропадешь.
М а ш а. Так ведь говорю: хозяйственная я.
В а л е р к а (после паузы, потупившись). Ну а ты ко мне как?
М а ш а (легко). А я к тебе так: просыпаюсь — первая мысль про тебя. Сдачу отсчитываю или по хозяйству вожусь, а в голове все то же свербит. Или чего ты сказал — вспоминаю, или чего я ответила тебе.
Валерка старательно носком ботинка что-то выковыривает из земли.
Видишь, не надо было про это вслух говорить. Теперь между нами неловкость есть… Я отвернулась уже, иди.
Возникает музыка. Входят ч е т в е р о — пантомима. Останавливаются в глубине сцены. Наблюдают. Валерка медленно подходит к Маше. Они стоят так близко, что кажется, Валерка вот-вот поцелует ее. Но — увы! — он протягивает ей руку, и Маша протягивает ему свою.