Пантомима разбивается на две группы. Протягивают руки друг другу. На фоне музыки голоса Валерки и Маши, перебивая друг друга: «Э-ге-гей, солнце!.. Э-ге-гей, море-е!.. Э-ге-гей, люди-и! Э-ге-гей!»
Рукопожатие окончилось. Опускает руки и пантомима. Маша делает несколько шагов налево, Валерка — направо. Двое из пантомимы в глубине сцены идут налево, двое — направо. Пантомима останавливается, когда останавливаются Валерка и Маша, и, в прощальном приветствии поднимая руки, продолжает отступать к кулисам, когда к кулисам отступают они. Валерка и Маша одновременно останавливаются, поворачиваются лицом друг к другу.
В а л е р к а (улыбается, негромко, радостно). Эй ты, здравствуй!
М а ш а (принимая игру, так же). Эй ты, здравствуй!
Отступают на несколько шагов.
В а л е р к а (громко). Эй ты, здравствуй!
М а ш а. Эй ты, здравствуй!
В а л е р к а (отступает, машет рукой и кричит, словно между ними громадное расстояние). Эй ты, здравствуй!
Музыка. Валерка, Маша и четверо — пантомима — покидают сцену.
АНТОНИНА
Пьеса в двух частях
Т о н я.
С т е п а н Т и м о ф е е в и ч Б а р м и н.
С о ф ь я П е т р о в н а С в е т л о в а.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Дом лесника на берегу сибирской реки. Комната в два окна. Бревенчатые стены, дощатый потолок. Направо — дверь в сени. В глубине — русская печь. Левее печи — огромный самодельный буфет. Пространство между ним и печью отгорожено от комнаты ситцевой занавеской, за которой стоит кровать. У стены слева, в глубине, под керосиновой лампой, свисающей с потолка, — полированный стол от чешского гарнитура. Гарнитур этот представлен еще тремя предметами: диваном, журнальным столиком и креслом. Диван стоит под окном слева, почти на авансцене. Кресло и столик — посередине. На столике — транзисторный телевизор. Экран его зрителям не виден. На степе семейные фотографии, репродукции из «Огонька», плакаты: «Лес — народное богатство. Берегите лес от пожара» и «Полет в самолетах Аэрофлота — увлекательное путешествие!» В красном углу — иконы. Недалеко от двери — прислоненное к стене охотничье ружье. Возле стола и вдоль стены справа — деревянные лавки.
Еще до поднятия занавеса или до освещения сцены слышен голос, комментирующий футбольный матч.
Яркий весенний день.
Некоторое время комната пуста. Затем из сеней слышно громыхание ведра, и входит Т о н я. Стряхивает на лавку наброшенное на плечи зимнее пальтишко, ставит на буфет принесенную крынку с молоком, зябко потирает руки, снимает резиновые сапоги и, оставшись в шерстяных носках, проделывает то, что в физзарядке называется бегом на месте. Подходит к печи и, прислонившись к ней спиной, долго стоит, глядя на экран телевизора, как бы давая возможность зрителям рассмотреть себя. Тоне шестнадцать лет. В угловатых движениях, в перехваченных аптекарскими резинками торчащих вбок косичках, даже в коротковатом ей бумазейном платьице еще сохранилась инфантильность. Но в кокетливом наклоне головы, в иногда, казалось бы, беспричинно отсутствующем взгляде или, наоборот, в пристальном рассматривании собеседника ощущается еще не осознанный ею, но неотвратимый переход к девичеству.
Телекомментатор произнес фразу: «Итак, с ничейным результатом команды покидают поле. После перерыва мы продолжим нашу передачу с московского стадиона «Динамо».
Зазвучала музыка. В импровизированном танце Тоня прошлась по комнате, но вдруг замерла, прислушиваясь, и, подбежав к телевизору, выключила его. В сенях громыхнуло пустое ведро. Тоня схватила двустволку, взвела курки.
Входит Б а р м и н. Не столько испуганный, сколько удивленный наставленным на него ружьем, замирает в дверях. Ему около пятидесяти. Одет, как принято в дальних северных экспедициях: брезентовая куртка на меху, ушанка, сапоги. Через одно плечо переброшен рюкзак.
Б а р м и н (после паузы, серьезно). Стрелять будешь или пригласишь войти?
Т о н я. Вы кто?
Б а р м и н. Человек.
Т о н я. Вижу, что не медведь. Какой?
Б а р м и н (игнорируя ружье, входит, закрывает за собой дверь). Пока что по одёжке встречай. Бармин моя фамилия… Ружье опусти.
Тоня опускает ружье.
Спасибо. (Подходит, забирает ружье, спускает курки, прислоняет его к стене, снимает куртку и шапку, идет к столу, достает из кармана карту, разворачивает и рассматривает ее.) Вот он, крестик, дом лесника. Ты его дочь?
Т о н я (так и не двинулась с места, наблюдает за Барминым). Нет.
Б а р м и н. Следовательно, внучка?
Т о н я. Нет.
Б а р м и н (не отрываясь от карты, повторяет, как ничего не значащий мотив). Дочка — нет… внучка — нет… Телефон у вас есть?
Т о н я. Нет.
Б а р м и н (так же). Телефона у вас нет. (Смотрит в окно.) Все правильно — река. За рекою село. В сорока километрах вверх по течению мост. Как же вы добираетесь до села?
Т о н я. Летом на лодке, зимой по льду. Чаю вам дать?
Б а р м и н (сосредоточен на своих мыслях, самому себе). Что ж, Бармин, полдела ты сделал — до людей дошел. (Помолчал.) А чаю мне дать… Мужчины у вас есть?
Т о н я (отправляется хлопотать у печки). Нет.
Б а р м и н (осматривается). Телефона у вас нет, мужчин у вас нет. А что же у вас есть?
Т о н я. Лошадь есть, только она у ветеринара сейчас. Телевизор есть. Корова. Коза. А вы из Иркутска?
Б а р м и н. Сейчас с гор. А вообще — из Москвы. (Возле иконы.) Ого! Пятнадцатый век… А где же лесник?
Т о н я. На охоту ушел. Вернется через два дня.
Б а р м и н (его взгляд наконец останавливается на Тоне). Ну, здравствуй. Меня, как Стеньку Разина, Степаном Тимофеевичем зовут. А тебя?
Т о н я. Тоней.
Б а р м и н. Антонина. Прекрасно. Могу позволить себе отдохнуть пятнадцать минут.
Т о н я. Вы чудак?
Б а р м и н. Почему?
Т о н я. Рассеянный. Вошли — не поздоровались, а теперь вспомнили.
Б а р м и н. Извини. Я не рассеянный, я озабоченный. (Садится в кресло.) Уютно у вас.
Т о н я (накрывая на стол). Вы куда идете?
Б а р м и н. Под суд.
Т о н я. Куда-а?!
Б а р м и н. Под суд. Но это не скоро. Пока что мне надо добраться до села.
Т о н я. Натворили чего-нибудь, да?
Б а р м и н. Натворил… Жаль, что мужчин у вас нет. Машина у меня увязла километрах в трех. Бился, бился, бросил, решил, что быстрее пешком доберусь… Впрочем, она свое дело сделала: от Балахшинского хребта до вас меньше чем за сутки добрался. (Помолчал.) А завидная у тебя жизнь, Антонина. Тайга. Уединение, располагающее к сосредоточенности. А сосредоточенность — единственный путь к величию души. (Потянулся.) Разнежился. А ну, Бармин, встать! (Встает.) Вот так-то лучше… Кто же здесь еще живет, кроме лесника и тебя?
Т о н я. Кроме лесника, здесь еще его жена Мария Никитишна живет. Только она к сыну уехала. Он университет заканчивает в Москве. А я не здесь живу, в селе… Вы что же — уголовник?
Б а р м и н (опешил). Я?!
Т о н я. Ну да, если под суд.
Б а р м и н. Ах, в этом смысле. Нет, Антонина, я не уголовник. Я вполне порядочный человек. Археолог. И даже весьма известный в узких научных кругах. А что до суда, то закон, по всей видимости, меня оправдает. Но с собственной совестью, боюсь, отношения испорчены у меня навсегда.