Т о н я. Нет.
Б а р м и н. Следовательно, или, как сказал бы ученый, — эрго: ты не права.
Т о н я (помолчав, впервые взглянула за Бармина). Десять лет назад сосед наш в пьяной драке дружка своего пешнею убил. Наутро, как узнал, чуть с ума не сошел. Да потом еще восемь лет раскаивался, покуда в лагере срок отбывал. Вернулся. Грузчиком работает в сельпо. Не пьет, тише воды ниже травы. А все равно никто ему руки не подает.
Б а р м и н. Ах, значит, так?
Т о н я (глядя ему прямо в глаза). Так.
Б а р м и н. Притча не из веселых. (Грустно.) Я вижу, мама вбила в эту глупую головенку, что отец у тебя настоящий злодей.
Т о н я (с бесконечным презрением). Неужели вы думаете, что моя мама стала бы о вас говорить?
Бармин, не выдержав Тониного взгляда, вздохнул, надел очки, вернулся к прерванной работе. Тоня перевела взгляд на экран телевизора.
Начинается первый экскурс в прошлое.
Свет на сцене медленно меркнет. Слабый луч прожектора освещает Тонино лицо. Разгорается еще один прожектор, направленный на авансцену справа. В круг, образованный им, не через дверь, а из-за кулис входит Тонина мама — С о ф ь я П е т р о в н а. Вне зависимости от давности лет, в тех нескольких экскурсах в прошлое, которые предстоит увидеть зрителю, Софья Петровна выглядит всегда одинаково, то есть такою, какою она стала к своим сегодняшним сорока годам. У нее спокойный, тихий голос, трогательная в своей беззащитности улыбка, мягкие жесты. Но за всем этим ощущается жесткая, доведенная до исступления воля, которая достигается лишь уверенностью в своей бесконечной правоте. Софья Петровна одета в темное простенькое платье учительницы сельской школы. Строгая прическа со старомодной, закрученной в пучок косой. На шее нитка коралловых бус. Софья Петровна катит перед собой детский стул на колесиках — высокое легкое сооружение, где ребенок сидит, как на тропе, предохраняемый от падения дощечкой, которая одновременно является и столом. На этом столике стоит детская тарелка. Рядом с тарелкой сидит плюшевый мишка. Софья Петровна опускается на лавку, ставит перед собой конструкцию на колесиках и разговаривает с ребенком, восседающим на уровне ее глаз.
С о ф ь я П е т р о в н а. Боже мой, какой позор! Какой чудовищный позор! Такой огромный, умный человек капризничает, вместо того чтобы есть эту прекрасную манную кашу… Тоська, ты знаешь мой страшный нрав. А ну как я потеряю терпение и рассержусь?.. Перестань хныкать и скажи членораздельно: чего ты хочешь?
Т о н я (смотрит в пространство поверх экрана телевизора, после небольшой паузы). Хочу, чтобы пришел папа.
С о ф ь я П е т р о в н а (отвечая ребенку, сидящему перед ней). Я объяснила тебе: у нас огромная уйма неотложных дел. И мы их будем делать и делать. И не станем вспоминать о папе, пока не переделаем все.
Т о н я. А почему мы не станем о нем вспоминать?
С о ф ь я П е т р о в н а. Потому что на это нужно время. А где нам взять лишнее время, если у нас столько несделанных дел. Во-первых, мы должны сложить все наши вещи и заказать такси, чтобы оно отвезло нас на вокзал. Мы свободные люди, а свободные люди должны садиться в поезд и он их должен везти.
Т о н я. Мы поедем на поезде в Крым?
С о ф ь я П е т р о в н а. Мы поедем в далекое село на далекой реке. Если на свете существуют поезда, то глупо кататься только в одном направлении. Попробуем прокатиться не в Крым, а в Сибирь.
Т о н я. И папа приедет в Сибирь?
С о ф ь я П е т р о в н а. Разве ты забыла, что мы договорились не вспоминать о нем, пока не переделаем все наши неотложные дела?
Т о н я. И на моей сумке опять нарисуем ромашку и напишем «Тоня Бармина»?
С о ф ь я П е т р о в н а. Обязательно нарисуем ромашку, только напишем «Тоня Светлова». У тебя есть две фамилии. Одна тебе досталась от папы, а другая — от мамы. В эту дорогу мы возьмем мою. Разве Тоня Светлова хуже Тони Барминой?
Т о н я. Нет.
С о ф ь я П е т р о в н а. Видишь, какая у меня чудесная дочка Антонина Светлова. Она съела всю кашу, и теперь мы отправимся укладывать чемоданы. (Встала, церемонно.) Позволит ли принцесса ее отвезти?
Т о н я. Вези.
Софья Петровна катит перед собой стул на колесиках, уходит направо. Прожектор, направленный на нее, меркнет. Освещается сцена. Т о н я переводит взгляд на экран телевизора.
Пауза.
Б а р м и н (считая уместным сделать еще одну попытку вовлечь Тоню в разговор). Я пишу докладную моему начальству. Если со мной что-нибудь случится, передашь в сельсовет, они перешлют.
Т о н я. А что с вами может случиться? Из полыньи и то выбрались живым.
Б а р м и н (дав себе слово не терять терпение). Ну все-таки…
Т о н я. Добрые люди страдают, а злые на везение обречены.
Б а р м и н (помолчав). Послушай, Антонина, неужели ненависть к абстрактному, забытому тобою отцу может лишить тебя сострадания к живому человеку, сидящему перед тобой?
Т о н я. Нет, ей-богу, никакого терпения не хватит с вами в одном доме торчать. Еще слово скажете — в сарай к корове уйду… И при чем тут сострадание? Сидите живой, в тепле. Есть захотите — с голоду помереть не дам. Вернется Федор Кузьмич — придумает, как вам помочь.
Б а р м и н. Лесника я не дождусь.
Т о н я. А куда же вы денетесь? Вы вон на ногу ступить не можете, не то что идти. А по-пластунски по грязи восемьдесят километров ползти — это легче на крыльях до Луны долететь.
Б а р м и н. Я объяснил: через мост добираться у меня времени нет. Придется по льду.
Т о н я. Опять за свое? Потонете — всего и делов.
Б а р м и н. Надеюсь, что нет. (После паузы.) Карту я возьму с собой. Координаты для вертолета запишу на отдельном листке. В случае чего — передашь леснику. (Вздохнул.) Ах, Антонина, какой это парень — Лешка Бурлаков! Одаренность гения. Как этот мальчишка уже сейчас умеет анализировать и обобщать! Ординарные муравьи науки, вроде меня, тратят годы на то, что этот мальчишка схватывает на лету… Чудовищно думать, что его будущее, его жизнь зависит от того, доползу ли я до села… (Посмотрел на Тоню.) Глаза у тебя мамины, а нос — мой. И уши мои. Взгляни в зеркало — убедись.
Т о н я (зло). На уши я могу волосы начесать, а нос спилить не смогу.
Б а р м и н (улыбаясь ее вспышке). Ну-ну, не такое уж я чудовище, чтобы стыдиться сходства со мной. Лет двадцать назад считалось, что я весьма недурен.
Т о н я. Ха! Интересно, кто это вам внушал такую чепуху?
Б а р м и н. Многие.
Т о н я. Не тот ли, кто считал, что такому красавцу под пару и жена другая нужна — помоложе да покрасивей?
Б а р м и н (не сразу). Хорошо. Будем считать эту тему «табу». Оправдываться перед тобой не стану. Скажу только одно: все тринадцать лет я разыскивал вас.
Т о н я. Зачем? Мы в ваших заботах не нуждаемся. Тем более, мама замуж вышла и отец у меня есть.
Б а р м и н (мягко). Антонина, не лги. Ты сказала, что живете вы с мамой вдвоем.
Т о н я. А хоть бы и вдвоем… Искали бы — нашли. Не джунгли у нас.
Б а р м и н (не сразу). Сидит эта гордыня материнская в тебе.
Т о н я. Маму не трогайте. Забудьте о ней.
Б а р м и н (усмехнувшись). Я стараюсь. Стараюсь тринадцать лет.
Меркнет свет. Освещенным остается лишь Бармин.
Разгорается прожектор, луч света которого падает справа от стола.
С о ф ь я П е т р о в н а (входит в круг света, смотрит на Бармина, спокойно). Три часа ты рассматриваешь пустоту. Так же ты сидел и вчера, и два дня назад. Твое возвращение с работы похоже на самоистязание. Ты, как столпник, истязаешь себя неподвижностью. Во имя чего?