Вера Петровна спокойно наблюдает за ним.
Считаете, я пошутил?
В е р а П е т р о в н а. Я не считаю, что вы пошутили.
Х м а р о в. Ах, не считаете?
В е р а П е т р о в н а. Нет.
Х м а р о в. Значит, спокойно соглашаетесь, что Хмаров бездарен и пуст?
В е р а П е т р о в н а. Вы уже доказали, что не бездарны, и мы еще не выяснили, что пусты.
Х м а р о в (гордо). Можете поверить. Космический вакуум. Торричеллиева пустота.
Зазвонил телефон.
Сделайте одолжение, возьмите трубку.
В е р а П е т р о в н а (в трубку). Слушаю. (Хмарову.) Пресса просит интервью у великого творца.
Х м а р о в (орет). Хмаров не великий творец, а великое дерьмо!
В е р а П е т р о в н а (протягивает трубку). Скажите ему это сами.
Х м а р о в (выхватывает трубку, швыряет ее на аппарат). Хмаров не способен создавать. Хмаров способен воплощать. Лучше или хуже, но — воплощать. Он, как пианист, всего лишь посредник между сочинителем и слушателями. Но у пианиста есть хотя бы великие композиторы. А кто есть у Хмарова? Гребешков! (Уходит в спальню и немедленно возвращается, чтобы закончить мысль, рожденную в порыве самоуничижения.) И вообще — что такое кино? Пять, десять лет — и ленты устаревают. Неуловимо. Не тот костюм, не та тональность, не та манера актерской игры. Мы порождение цивилизации, а не культуры. Сегодня кино, завтра гипнотический сон — путешествие в страну грез, перевоплощение в одно из действующих лиц. Истинные творцы обходят кинематограф. Потому что жанры культуры вечны. Они родились из биологии человека. Звуки, краски, слова. Музыка, живопись, литература.
В е р а П е т р о в н а (ничуть не тронутая этой тирадой). Разве вам не нравился снятый материал?
Х м а р о в. Нравился. Но теперь я прозрел. Элегантное занудство. Мальчишеская претензия быть на уровне моды. Героиня запустила опыт по синтезу белка и укатила на Валдай, чтобы лавры открытия достались шефу. Открытие совершилось. Профессор ликует. Прекрасно. Что мы должны снять здесь? Профессор приезжает в дом отдыха. Сообщает ассистентке об успехе. Перелистывая журнал, наталкивается на статью. Знаменитый академик обвиняет профессора в недобросовестности. Он-де наживает научный капитал, эксплуатируя талант сотрудников. Сердечный приступ. Она до утра отхаживает его и пишет академику укоризненное письмо. Вам нравится этот эпизод?
В е р а П е т р о в н а. Если вы настаиваете, признаюсь: мне он кажется неудачным.
Х м а р о в. Вот. Новоявленный гений Чухонцев заявил, что в этой сцене ему нечего играть. И он прав, черт его подери! Да, она талантлива, ее башка набита завиральными идеями, но мне мало влюбленной сиделки. Здесь нужен поступок. Взрыв!
В е р а П е т р о в н а. Может быть, весь фокус в другом решении эпизода?
Х м а р о в. Может быть.
В е р а П е т р о в н а. Так в чем дело?
Х м а р о в. Я жду Гребешкова.
В е р а П е т р о в н а. Ах, вот как! Вы ждете Гребешкова… Значит, печальная сказка о банкротстве была придумана для меня? Ваше отчаяние, как и ваша болезнь, оказалось фальшивым.
Х м а р о в. Отчаяние настоящее. Но я не самоубийца. Я привык бороться до конца.
В е р а П е т р о в н а. Где же ваш сценарист?
Х м а р о в. Заболел.
В е р а П е т р о в н а. Чем?
Х м а р о в. Манией величия. Возомнил себя драматургом, уехал писать пьесу и не сообщил куда. (Идет в спальню.)
В е р а П е т р о в н а (этим вопросом останавливая его). В котором часу профессор понял, что великое открытие свершилось?
Х м а р о в. Предположим, утром. А что?
В е р а П е т р о в н а. Если утром — плохо. Если в конце дня — можно было бы кое-что изобрести.
Х м а р о в. Например?
В е р а П е т р о в н а. Например, он тщетно пытается соединиться с ней по телефону. Он едет на вокзал, но поезд ушел. И знаете, что он делает тогда?
Х м а р о в. То, что я сделаю сейчас, — заваливается спать.
В е р а П е т р о в н а. Он едет на Валдай на машине. Он проводит ночь за рулем, и когда…
Х м а р о в. Кто вы такая, чтобы проникать в тайны моего ремесла? (Хлопнув дверью, уходит в спальню.)
Вера Петровна, прерванная на полуслове, жалко улыбаясь, комически, словно жалуясь невидимому собеседнику, разводит руками. Потом она собирает с дивана книги, кладет их на стол. Берет со стола пижаму, идет с нею в спальню. Останавливается. Медленно возвращается. Кладет пижаму на стол, переносит книги обратно на диван. Позволив себе роскошь расслабиться, садится в кресло и на какое-то время из женщины спокойной, с ироническим складом ума превращается в беспомощного, покинутого ребенка. Зазвонил телефон. Вера Петровна вздрагивает, мгновенно приходит в себя и, поправив прическу, словно ей предстоит встреча с собеседником лицом к лицу, берет трубку.
В е р а П е т р о в н а (бодро). Слушаю. (Очень приветливо.) Да, Федор Петрович, я рассказала ему, как прошла встреча. Мне кажется, Сергей Константинович чувствует себя лучше. Ну что вы, милый Федор Петрович, зачем же меня развлекать? Уверяю вас, мне совершенно не скучно. Настроение?
Вера Петровна не успевает ответить, потому что в дверях спальни возникает Х м а р о в. Перемена в его состоянии настолько разительна, что она от удивления опускает трубку.
Х м а р о в (кивнул на телефон). Кто там?
В е р а П е т р о в н а. Чухонцев.
Х м а р о в. Прекрасно. (Забирает трубку.) Федор Петрович, жду вас вместе с Кириллом Васильевичем через двадцать минут. (Кладет трубку. Вере Петровне, торжественно, словно делясь откровением.) Профессор едет на Валдай на машине! Всю ночь за рулем! В поисках ассистентки он бежит на пляж. И вдруг встречается с академиком. Прорывается давняя неприязнь. Академик публично оскорбляет профессора, обвиняет в бездарности. И тогда она бросается на академика, аки львица, защищает детеныша. Она знает: разумнее промолчать, это может стоить карьеры. Но она не из тех, кто предает. Она лепит слова, как пощечины. И вдруг оборачивается, затылком почуяв беду: у профессора инфаркт. Ну?! Каково?!
В е р а П е т р о в н а (еще не вполне оправившись от неожиданности). Мне кажется, вам пришла удачная мысль.
Х м а р о в. Удачная? Черта лысого! Великолепная! Элементарный ход, но сюжет обострился, рванулся вперед. (Энергично.) Ах, Хмаров! Ах, молодец! Почему разбросаны книги? И какого черта пижама лежит на столе? (Сгребает с дивана книги, сваливает в угол; скомкав пижаму, швыряет ее в дверь спальной; обнаружив посредине комнаты туфли, зафутболивает их под диван.) Да здравствует порядок! (Скрывается в спальне, говорит оттуда.) Помните, я обещал, что вам будут подносить цветы вязанками? Теперь я обещаю вам приз за лучшую женскую роль. (Входит, он уже сбросил халат, застегивает пояс на брюках, весело.) У меня репутация режиссера мирового класса. Пока они догадаются, что я полное дерьмо, успею схватить еще два-три гран-при. (Взглянул в окно.) Лежат, ханурики, лодыри проклятые! В поте лица станут есть хлеб свой! Они у меня запрыгают. Они запоют! Э, дьявол, до чего замечательный день!
В е р а П е т р о в н а (упираясь в грудь Хмарова, который пытается привлечь ее в объятия). Вы делаете мне больно.
Х м а р о в (поднимает ее и водружает на письменный стол, окончательно забыв о только что перенесенном кризисе). Вы почти научились преодолевать земное тяготение. Еще два-три усилия — и вы воспарите вместе со мной. Чем выше, тем больше радиус обзора, тем больше факторов, над которыми стоит поразмышлять. Посмотрите, как извивается река, то удаляясь, то приближаясь к озеру. Она стремится к нему, как человеческая мысль к истине. Реки не могут не впадать. (Без перехода.) Знаете, что бы я сделал, будь я современником великого Хмыря? Записал бы все это. Кажется, я изрек значительную мысль. (Словно возвратившись издалека.) Ну, здравствуйте! Проклятое ремесло. Каждый раз преодоление. И каждый раз отчаяние. Пора бы привыкнуть, что они чередуются — падения и взлеты. Но каждый раз глубина отчаяния кажется бездонной. (Любуясь Верой Петровной, которая со своего пьедестала внимательно, словно изучая, наблюдает за ним.) Я не устаю все больше и больше влюбляться в вас. И зря. Мой тип — длинноногие блондинки. Они взаимозаменяемы. Вы уникальны. Куда я притулюсь, если вас не будет возле меня? Почему у вас глаза на мокром месте? Вас посмели обидеть?