На следующий день, когда их пароход стоял на якоре возле Шербура, сияя многочисленными огнями, Дейзи со своими чемоданами отплывала от него прочь на маленьком вспомогательном судне, отправленном из порта для погрузки пассажиров и доставки почты. Провалявшись всю ночь без сна и накрутив себя до невозможности, она все-таки решила последовать совету того незнакомца и сойти в ближайшем порту. Главным ее аргументом были даже не вчерашние события у пристани, а факт того, что она не сможет спокойно пережить путешествие через океан. Ей казалось, что она сойдет с ума от страха. Мисс Томпсон понимала, какой скандал ее ожидает дома, но все равно не могла ничего с собой поделать. Она была трусихой и не могла не признать этого.
Тех, кто решил сойти в Шербуре, было не очень много – около десяти человек. Дейзи пыталась отыскать среди них того самого мужчину с трубкой, но так и не смогла его заприметить. Когда их маленькое суденышко проходило позади кормы величественного лайнера, мисс Томпсон в последний раз бросила на него взгляд. Все-таки им нельзя было не восхищаться. Он был прекрасен – изящный, сверкающий, словно нечто сказочное, пришедшее откуда-то из другого мира. Иногда ей казалось, что человек вообще не способен создать нечто подобное – невероятно красивое и столь колоссальное. Его овальная корма нависла над ними, и Дейзи прочла название и порт приписки, нанесенные золотистыми буквами почти под самыми поручнями:
TITANIC
LIVERPOOL
Крошечный кораблик уносил ее все дальше, а она не отводила глаз, смотря на гигантские трубы и ослепительные огни, навсегда врезавшиеся в ее память.
По старой дружбе
Когда это случилось, Барри Клеменс успел лишь подумать: «Только бы не насмерть!» и зажмурил глаза, ощущая сильный удар и чудовищную инерцию, буквально рванувшую его из водительского кресла. В голове сильно гудело и звенело, как будто кто-то со всего размаху врезал его по макушке железнодорожной шпалой. На несколько секунд его сознание померкло, и он словно бы провалился в какую-то черную глубокую яму, но затем восприятие обострилось и звуки мощной волной хлынули со всех сторон. Что-то беспрерывно и назойливо пищало, шипел воздух, выходящий, очевидно, из-под разбитого капота, а совсем рядом кто-то стонал и всхлипывал. Осознание медленно, словно индевеющая на морозе сосулька, обретало форму, и Барри наконец вспомнил, что кроме него в автомобиле находились его жена Рут и приемная дочь Карла.
Клеменс коротко выдохнул и завозился словно застигнутое врасплох насекомое, которое тыкает пальцем любопытный мальчуган. Рут… Он завертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь кровавую пелену, застилавшую его глаза, и с удивлением обнаружил, что способен двигать конечностями. Барри медленно поднес руки к глазам и стер алые брызги с век и ресниц, затем судорожно заморгал, стараясь прояснить взор. То, что он увидел, заставило его сердце зайтись испуганным трепетом. Корпус его универсала был перекошен, подушки безопасности не сработали, Рут лежала лицом вниз, уткнувшись лбом в приборную панель, а Карла скорчилась на полу под сиденьями и плакала.
– Милая… Тебе больно? – спросил он у девочки, но та не ответила, продолжая хныкать и прятать лицо в ладонях. Он осторожно тронул ее за плечо, и она испуганно глянула на него, слегка приподняв окровавленное личико.
– Жива… – выдохнул Клеменс и тут же переключился на жену, лежащую неподвижно, но издающую глухие стоны. – Рути?
Она слегка шевельнулась и вновь замычала, тяжело вдыхая воздух.
– Рути… Давай я тебе помогу… – он потянулся к ней и вскрикнул, чувствуя, как давит на грудь ремень безопасности. – Черт…
Барри завозился с пряжкой, безуспешно дергая изувеченный замок. Рут приподнялась и попыталась осмотреться, тяжело ворочая головой. Ее лицо тоже было окровавлено, багровые ручейки стекали по светло-русым волосам и капали вниз, на белое платье.
– Рути! – Барри издал отчаянный вопль и выдрал замок из пазов. Получив, наконец, свободу от сжимающего его ремня, он вновь потянулся к жене и осторожно взял ее за плечи. – Ты в порядке? Где болит?
– Что случилось? – Рут, похоже, была в состоянии грогги и не до конца осознавала происходящее. Ее мутные глаза блуждали по разбитому лобовому стеклу без всякой мысли.
– Рути… Скажи мне, где-нибудь больно? – вновь спросил Клеменс, торопливо оглядывая ее с ног до головы и пытаясь определить наличие новых повреждений. Но, к счастью, ничего страшного он не обнаружил. Синяков и переломов не было, руки и ноги жены, за исключением нескольких ссадин, были чистыми и невредимыми.