– Дорогой? – голос Рут прилетел словно бы из-под слоя ваты.
Клеменс почувствовал, как внутри все начинает леденеть. Но уже не от страха. Потрясение прошло, и ему на смену пришла ослепляющая ярость. Как долго он мечтал найти этого ублюдка, как он мучался, глядя в зеркало и ненавидя собственное лицо. Какой же странной бывает жизнь – иногда она подкидывает такие штуки, после которых ты готов поверить во что угодно. В судьбу, злой рок, карму или другую чепуху.
Вот он, Рики. Теперь он лежит и медленно умирает, истекая кровью. Пьяный выродок, который когда-то изуродовал Клеменсу лицо, а спустя пятнадцать лет едва не убил его семью. Он лежит и тянет к нему руку, ту самую руку, которая в девяносто шестом году засовывала в рот Барри кредитную карточку.
– Милый? Что с тобой? – Рут была серьезно обеспокоена, и, похоже, даже слегка напугана. Как выглядел Барри со стороны? Сейчас это было не важно. Важно было только одно – он, наконец, нашел. Судьба вернула должок, и не воспользоваться этим было бы преступно.
– Убери ребенка, – словно не своим голосом проговорил Клеменс.
– Зачем? Барри, что ты там увидел?
Клеменс не ответил. Он подошел поближе к раздавленной машине и внимательно вгляделся в ворох покореженного металла. Какая-то длинная железка пронзала живот Рики чуть выше пупка. Барри вытянул руку и коснулся нее.
В глазах стареющего подонка что-то мелькнуло. Может, он тоже узнал Барри? Скольких мальчишек он покалечил своей кредитной карточкой? Помнит ли он хотя бы одного на лицо?
Клеменс приблизил свое лицо к Рики.
– Ну что, цыпа, готов к операции? – прошептал он.
Рики вздрогнул. Кажется, он все же узнал его. Рука с татуировкой льва дернулась и поползла к нему. Барри покрепче ухватил железку, утопающую в животе Рики, и вдавил ее еще глубже, глядя прямо в его бездонные глаза.
– Барри! Что ты делаешь?! – закричала Рут. Но Клеменс даже не обернулся. Он все смотрел и смотрел в обезумевшие черные глаза, которые запомнились ему на всю жизнь.
Идеальная жена
Это был август, холодное утро, наполненное неясными тенями и едва заметными солнечными бликами. Джек Апсон стоял у зеркала и краешком глаза посматривал на циферблат старых массивных часов, заполняющих прихожую размеренным тиканьем. Большая резная стрелка медленно переползала к цифре «одиннадцать». Джек неторопливо затянул узел галстука, поправил борта пиджака и осторожно пригладил волосы. Его лицо тронула чуть заметная улыбка, напоминающая едва уловимый луч солнца, на секунду разрезающий густые локоны дождевых облаков.
Двор встретил его зябким ветром и уже начинающими желтеть кронами деревьев. Джек брел по дорожке прогулочным шагом, глубоко вдыхая прохладный воздух. Утро постепенно перетекало в полдень, все сильнее расцвечивая улицу, точно кто-то оживлял черно-белую постаревшую фотографию. Заблестели бампера и диски машин, искристые фонтанчики для полива, спицы детских велосипедов во дворах. День разгорался все сильнее и, казалось, не предвещал ничего дурного. Мир виделся яркой картинкой, пахнущей свежими красками и отдающей чарующей новизной…
Гроб с телом Виктории Финкс замер над глубокой могильной ямой, похожей на темный зев. Лицо мертвой было блестящим, жирным и напоминало восковую маску. Девушка казалась высушенной изнутри, словно скукожившаяся оболочка, словно сброшенная змеиная кожа. Джек перевел взгляд на Зака, сгорбившегося над телом и утирающего слезы, сбегавшие по небритым щекам. Этот прекрасный день, эти краски и разливающаяся свежесть были всего лишь горьким фоном для Зака Финкса, хоронившего в этот день жену.
Апсон наблюдал за церемонией, прячась в толпе. Смотрел, как люди подходят и прощаются с этой пустышкой, с немым куском плоти, которое всего два дня назад было молодой живой женщиной. Очередь к гробу была длинной, и Джек решил, что ему тоже стоит подойти к покойной и сказать пару символических слов. Ветерок трепал ее безжизненные волосы, напоминая, что когда-то они так же развевались, обрамляя румяное личико молодой симпатичной девушки.
Люди вокруг не произносили ни слова, только лишь шевелили губами и скорбно опускали глаза, промокая платочками опечаленные лица. Джек подошел к гробу, взглянул на Викторию, и вдруг на его губах вновь начала проклевываться та самая улыбка, которая заняла свое место еще утром, и теперь настойчиво пыталась прорваться наружу, игнорируя правила приличия. Он подумал… В этот момент он осознал свое превосходство, понял, насколько он далек от этого горя и всех невыносимых проблем, проникающих в дом вместе со смертью. Апсон в последний раз бросил взгляд на лицо Виктории, похожее на глиняный слепок, мертвое и искаженное, лишенное всякой человечности. Его веки удовлетворенно прикрылись, и он отошел от гроба, с неудобством осознавая, что люди вокруг могли заметить его улыбку и воодушевленный взгляд.