Стремительно отвернувшись, Одиссей увидел, как Гортензия активирует свой браслет.
— Теперь ты попробуй, — сказал Архи Гуд ему.
Очень стараясь не смотреть на то, что осталось он Нулы, он взял с её колен планшет и ввел пароль.
И даже не слишком удивился, что у него получилось.
Продемонстрировал результат сморчку, тот кивнул.
— Осталось последнее, — сказал Архи Гуд.
Они выстрелили одновременно — Гортензия в сморчка, а сморчок — в Мегеру. Гортензия успела чуть раньше.
Мегера упала сначала на колени, а потом на спину.
На сморчка Одиссей не смотрел.
Он бросился к Мегере, ловя взглядом её уходящее сознание.
— Что это было? — спросил он.
Губы слабо шевельнулись. Ответ прошелестел так тихо, что ему пришлось склониться совсем низко.
— Собранность, звонкость… Гекзаметр. Список…
Последние слова были затоплены кровью, хлынувшей из горла.
Поднявшись, Одиссей посмотрел на Гортензию.
Она стояла возле сморчка и тихо, но очень отчетливо материлась.
Какая очевидная простота решения. Вполне в духе старины Нокса, обожавшего сложные схемы и элементарные выводы из них.
Мысль, в целом, не была новой. Многие каторжники экспериментировали со скороговорками и стихами, надеясь обмануть сознание. Медитировали. Очищали голову от посторонних мыслей. Делали дыхательные упражнения.
Браслеты продолжали работать.
Просто никто не додумался до прочного забытого гекзаметра, который и помнили-то на этой планете по чистой случайности.
Одиссею было четырнадцать, когда они как-то особенно сильно схлестнулись с Брадобреем. Так, что набросились друг на друга с кулаками. Понятно, что их обоих тут же скрутило от боли, но если Брадобрей довольно быстро оклемался и уполз в общежитие отлеживаться, то Одиссея еще долго выворачивало наизнанку, и конца-края этому было не видно.
— Я убью его, — задыхаясь от рвоты, соплей и слез, всхлипывал он, — точно убью.
— Ты не можешь убивать всех, кто тебе не нравится, — похлопывая его по тощей, подрагивающей спине, сказал Нокс.
— Почему каждый придурок, — безнадежно спросил Одиссей, делая большие перерывы между словами, чтобы снова проблеваться едкой желчью, — который просто не попал в систему, может делать со мной что угодно, а я не смогу даже сдачи дать? Встала из мрака…
Тогда-то Нокс и заинтересовался тем, что все время бормочет себе под нос мальчишка.
Одиссей объяснил, добавив, что давно заметил, что, попав в нужный ритм, испытывает меньше боли. У него было полно шансов проверить это до того, как он стал свободным, попав на каторгу.
— Целительная сила искусства? Интересное воздействие заданного ритма на отдельную личность, — хмыкнул тогда Нокс, но чуть позже придумал (а может, где-то вычитал) на основе этих строк забавное упражнение. Он называл это риторикой мозга. «Твердо запомни, что, прежде чем слово начать в упражненьи, следует клетку грудную расширить слегка и при этом низ живота подобрать для опоры дыхательной звуку…»
Собранность, устойчивость, медленность, плавность, короче.
Они уходили к озеру и часами растягивали и ускоряли строчки, пытаясь извлечь Одиссея из того гормонально-злобного сгустка, в котором он тогда пребывал. Альтернативная психотерапия для юных жертв насилия по версии Нокса. А потом Одиссей вырос, и все эксперименты сами собой сошли на нет.
Пока несколько лет назад в руки Нокса, читавшего все подряд, что ему достанется от редких покупателей топлива, не попалась дряхлая книга по электромагнитным частотам. Тогда-то его и перекосило на принципах действия корректоров и волнах их излучения с воздействием на психику. Он просто достал Одиссея, прося ему скачать множество фильмов про серфинг. Ловил, мать твою, волну, пока не поймал ритм.
— Что она сказала? — спросила Гортензия, перестав сквернословить. — Что это значит?
— Понятия не имею, — ответил Одиссей. — Просто бессмыслица.
Тихо завибрировал его браслет.
— Станция НЗ-115-Р, прием, — сказал мужской голос, — это патрульный катер полиции. Дайте терминал.
— Второй, — ответил Одиссей, некстати подумав о том, что впервые на его памяти во всех трех терминалах стоят корабли.
Список кораблей.
И тут его осенило. Антикварный томик «Илиады» всегда лежал у Нокса под рукой, даже когда он был занят своими непостижимым исследованиями. Одиссей иногда иронизировал над этим, иногда удивлялся, иногда не замечал. Да и какое это могло иметь значение?..
Одиссей вспомнил, что иногда, когда перелистывал книгу, удивлялся внешней нелогичности цифр, проставленных Ноксом в пометках.