— проявлять агрессию по отношению к живым разумным существам,
— проявлять агрессию по отношению к самим себе,
— покидать заданный периметр.
Ну и, конечно, от обманчиво-легких браслетов невозможно было избавиться. Настройка на пульс и все остальное.
О том, что каторжники становились беззащитными перед обычными, свободными людьми, система не слишком беспокоилась. До Одиссея доходили слухи, что время от времени на такие одинокие станции совершаются нападения, но это случалось довольно редко. Убийства заключенных преследовалось по закону так же строго, как и любые другие, а брать у них было все равно нечего. Разве что дешевое топливо, которое они и так бы отдали без всякого сопротивления.
Встав на ноги, Одиссей огляделся по сторонам, и его взгляд упал на забытое вязание Мегеры, уютным шарфиковым котиком свернувшимся в кресле у окна. Взяв в руки длинные спицы, Одиссей зажмурился и попытался с размаху воткнуть их в раскрытую ладонь. Спицы скользнули по касательной, а в голове вспыхнула резкая, ослепительная боль.
Браслеты работали. Не было ни малейшей надежды покинуть эту станцию по-английски.
Что бы там ни считал Нокс, любивший порассуждать о том, что на самом деле они все не свободны только в рамках своего самосознания. Что всего-то и нужно, как чуть-чуть поменять мышление.
Поменял он теперь мышление? Получилось у него?
Одиссей приложил запястье к губам, активировал браслет и сказал уныло:
— Станция НЗ-115-Р, прием. У нас тут убийство.
— Дайте картинку и геоточку, — бесстрастно велел ему механический голос.
Камеры не работали уже второй год, и всем было посрать на это обстоятельство.
Вероятно, теперь, когда начнутся проверки, этот пофигизм выйдет кому-нибудь боком.
— Ничего не трогайте, сэр. Следственная бригада уже в пути.
Одиссей и не собирался.
Он вышел из дежурки, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Уселся на крылечке, смутно сожалея, что рассвет сменился некрасивым днем.
Днем, в котором больше не было Нокса. Одиссей сглотнул тошнотворный комок в горле.
Он помнил следственную бригаду, которая прибыла на место его преступления.
Толстый, воняющий луком дознаватель и несколько агентов. Одна из них, девчонка, отдала Одиссею свой уже остывший, но зато сладкий кофе.
Человек семь, не меньше, собирали улики вокруг остывающего трупа того мерзавца.
Тогда Одиссей тоже сообщил об убийстве сам.
Он всегда был очень законопослушным.
Через какое-то время со стороны крошечного озера появилась Нуналуна, которая наверняка ловила рассвет, чтобы сделать побольше красивых селфи. Её идеальная фигура казалась слегка размытой на фоне ржавой короткой травы.
— Твоя смена, Одди? — спросила она так, будто бы они тут не знали расписание друг друга наизусть. — Давай махнемся. Я отсижу восемь часов в дежурке, а ты после обеда отдраишь третий терминал.
Трешку построили особенно паскудно, и теперь там то и дело появлялась кудрявая плесень, приводящая к появлению недопустимых для заправки форм жизни.
Нуналуна ненавидела плесень, а Одиссей — бессмысленное торчание в дежурке.
— Ну давай, — согласился он, задирая к ней голову.
Нуналуна склонилась над ним, приникая длинным, неспешным поцелуем.
У них было полно времени, и скука изматывала больше, чем что-либо иное. Мегера вязала, Нокс что-то постоянно исследовал, Раф рыбачил, а Одиссей и Нуналуна — трахались.
— Пойдем, — она потянула Одиссея в сторону дежурки.
— Там Нокс, — ответил он.
— Разве? — она удивилась. — Его смена закончилась восемь минут назад.
Все знали о том, что Плюшевый Нокс был радикально пунктуален и не задерживался на рабочем месте ни на секунду дольше, чем следовало.
— Угу, — угрюмо сказал Одиссей. — Нокс просто умер, вот в чем дело.
— Гонишь.
Нуналуна с энтузиазмом человека, в чьей жизни за последние пять лет ничего не происходило, заглянула в дежурку.
Наверное, работа на этой заправке была лучше, чем олдскульное пребывание в камерах. Или нет.
Она вернулась довольно быстро. Села рядом на ступеньку.
— Эй, Одди, — довольно ощутимо пихнула его локтем в бок. — В тех местах, откуда Нокс родом, это считается естественной кончиной?