Следующий день стал первым среди дней, ознаменованных происшествиями, способными основательно расшатать менее крепкую нервную систему, чем моя.
Мы вошли в деревню под названием Вабо в разгар утра, страдая от голода и особенно от жажды. Это было вполне естественно, ибо мы ничего не ели и не пили со вчерашнего полудня, когда разделили трапезу с паломниками возле шёртена в Ке.
Накануне мы столько насмехались над бесами, что, видимо, один из них решил взять реванш и сыграть с нами злую шутку. Он внушил нам мысль, которая ни в коем случае не должна была у нас возникнуть, а именно: остановиться посреди деревни и приготовить чай в том месте, где ее жители брали воду из примитивного водопровода.
Ночью выпало немного снега; я собрала на побелевшей дороге тонкие сучья и немного более или менее сухого коровьего навоза, а Йонгден развел костер. Вода медленно закипала, мой спутник также ел и пил очень медленно; в результате этого вокруг собрались крестьяне, пришедшие поглядеть на нас. Сначала их было двое-трое, затем дюжина, и в конце концов их число возросло вдвое. Одна сердобольная женщина, видя, как трудно мне поддерживать огонь, на котором разогревался чай, принесла из дома вязанку хвороста.
Если бы Йонгден произнес хотя бы десятую часть тех «крылатых слов», которыми он, по примеру Одиссея, позабавил и очаровал жителей Ке, наша стоянка, вероятно, прошла бы спокойно, но недавний краснобай онемел, словно статуя. Он не говорил ни слова, не делал ни единого жеста, а только ел и пил, пил и ел без конца. Люди смотрели на него с величайшим изумлением. Обычно тибетцы словоохотливы, и молчаливый Йонгден не соответствовал их представлениям об арджопа.
— Кто эти люди, откуда они пришли? — сказала одна женщина с явным намерением услышать ответ на свой вопрос.
Но лама продолжал упорно молчать.
Какая досада! Я не подумала включить в свой список зашифрованных выражений, который столь тщательно составляла, приказ: «Говорите!» Теперь у меня не было никаких шансов вывести Йонгдена из его необъяснимого состояния, и мне оставалось лишь смиренно пить чай позади моего сына, восседавшего на старом мешке, который я расстелила за неимением ковра.
Я оказывала Йонгдену почтительные знаки внимания и всячески прислуживала ему, дабы у присутствующих не возникло никаких подозрений. Увы! Это также едва не обернулось против меня.
Я взяла наш единственный котелок, в котором мы кипятили чай, чтобы его помыть, но от соприкосновения с водой мои руки, естественно, стали чище и побелели. Я была озабочена странным поведением Йонгдена, и это обстоятельство от меня ускользнуло, но тут одна из женщин шепнула другой:
— Ее руки похожи на руки пилингов.
Видела ли она когда-нибудь людей белой расы? Это было сомнительно, если только она не бывала в Батанге в китайской части Тибета либо в Гьянгдзе на крайнем юге страны. Однако у тибетцев существует сложившееся мнение по поводу классических черт лица и особенностей европейцев. Все они должны быть высокого роста, с белокурыми волосами и светлой кожей, розовыми щеками и голубыми глазами — это обозначение распространяется на все оттенки радужной оболочки, кроме черного и темно-коричневого. Миг кар[54] — так обычно именуют здесь иностранцев не без доли презрения. С точки зрения эстетического чувства тибетцев, нет ничего более безобразного, чем голубые или серые глаза, а также «серые волосы», как они называют светлые локоны.
Таким образом, цвет моей кожи едва меня не выдал. Я никоим образом не показала, что слышала замечание жительницы деревни, но, по-прежнему держа котелок, потерла руки о его закопченное и жирное дно.
Среди тех, кто продолжал нас рассматривать, выстроившись полукругом, я заметила трех солдат. Боже милостивый! В этой деревне расположен пограничный пост, и, очевидно, его не было в Тана, который мы миновали с излишними предосторожностями. Что же будет дальше?.. Я смутно слышала, как крестьяне говорят друг другу шепотом: «Это пилинги?..» А мой лама словно оцепенел и по-прежнему продолжал жевать тсампа… Я не решалась произнести слова «Кармапа кьено», опасаясь, что звук моего голоса нарушит напряженную тишину и привлечет ко мне дополнительное внимание.
Наконец Йонгден поднялся, и один из мужчин решился спросить, куда он направляется. Я содрогнулась, ибо неудачный ответ мог поставить под угрозу успех нашего путешествия, ведь теперь мы должны были покинуть тропу паломников под прицелом стольких пристальных взглядов. Теперь мы поняли, что сделали привал как раз у развилки дороги, которая, как мы недавно считали, находится у Тана. Одна из двух троп разветвлявшейся дороги вела в Китай, огибая на севере горный массив Ха-Карпо, а другая — в верхнюю долину Наг-Чу. Выбор, который нам предстояло сделать, был бы равносилен признанию, что мы направляемся в центр Тибета.
54
Миг кар (белые глаза) — насмешливое прозвище, которое тибетцы обычно дают иностранцам, считая, что у всех у них светлые (голубые или серые) глаза, признак крайнего уродства в Тибете.