Несколько минут спустя я убедилась, что мы сбились с пути. Мне еще не приходилось видеть, чтобы хорошо заметная тропа неожиданно превратилась в столь опасный проход. Я подумала, что мы оказались на дороге, ведущей на какую-то мельницу, и нам следует вернуться назад.
Я пыталась как можно точнее вспомнить все, что знала о топографии этой местности. Дорога, которая начиналась в Дайюле и вела в Дова, меня не интересовала. Главный путь к Тсава-Тинто, на который я надеялась выйти, пролегал по левому берегу Наг-Чу. Другие тропы вели к той же деревне по правому берегу. Значит, был выбор, как говорили мне крестьяне, стоит переходить через реку или нет; я решила остаться на левом берегу, чтобы не приближаться к монастырю, и поэтому сбилась с пути.
С этими мыслями я повернула обратно, и Йонгден последовал за мной. Мы уже подходили к краю моста, как вдруг послышался какой-то шум. Что это за шум? Кто его производил? Люди, животные или духи? Мы не стали мешкать, чтобы это выяснить. Шум означал возможную опасность, единственную и главную опасность, которой мы старались избежать, чтобы остаться незамеченными на пути в Лхасу. Мы инстинктивно бросились в распахнутую дверь, замеченную чуть раньше, и, замерев, распластались в самом темном закоулке огороженного участка, а через минуту, когда шум затих, решились оглядеться вокруг. О ужас!.. Мы находились во дворе дома, низкая дверь которого виднелась в двух шагах от нас. Вероятно, там спали люди, которые могли проснуться и выйти во двор, либо собака должна была почуять наше присутствие и залаять… Мы выбежали из своего опасного укрытия так же стремительно, как вошли туда, и вновь оказались на той же самой тропе.
Ночь стояла ясная, но безлунная, и звезды, какими бы яркими они ни были, недостаточно хорошо освещали окрестности, чтобы можно было ориентироваться. Мы попытались отыскать другой путь, но с безысходностью признали, что выбраться отсюда можно только по одному из двух мостов.
Мы не знали, что думать. Неужели все собранные нами сведения неточны? Скорее всего, мы неправильно их истолковали. Как бы то ни было, нельзя больше блуждать поблизости от домов и в виду монастыря, откуда нас могут заметить с первыми проблесками зари. Нам следовало очень быстро покинуть это место и брести наугад, рискуя избрать неверное направление, если даже пришлось бы на следующий день искать дорогу либо полностью изменить маршрут.
И тут Йонгден решил отправиться на разведку и осмотреть местность за большим мостом. Этот мост находился напротив гомпа, белевшего на горе, в укромном месте, очень высоко над рекой, и его расположение напоминало мне чагдзам[72] и неудачу, которую я там потерпела. В этом воспоминании даже сейчас не было ничего приятного, и оно не прибавляло бодрости.
Доски настила моста сильно затрещали под ногами юного ламы, затем воцарилась тишина, и долгое время я слышала лишь журчание воды у берега. Вскоре в темноте опять послышался стук досок, ударявшихся друг о друга. Это возвращался Йонгден. Я подумала, что шум нельзя не услышать. Сейчас проснутся жители деревни и слуги, прибегут солдаты. Я ждала, что меня окликнут, прикажут показаться и объяснить, почему я брожу в сей неурочный час, но еще больше я боялась внезапных выстрелов во тьме и пули, которая может ненароком попасть в моего сына…
К счастью, опасения не оправдались; ничто не нарушило ночной тишины, и мой разведчик вернулся целым и невредимым. Его донесение было удручающим. Он обнаружил лишь одну тропу, поднимавшуюся от реки к монастырю. Весьма вероятно, что другие дороги начинались за монастырем, но у нас не было желания приближаться к нему, чтобы в этом убедиться.
Хотя шум, произведенный моим спутником, не вызвал немедленного отклика, нам следовало срочно уходить.
Мы снова побежали ко второму мосту, миновали два дома и, наконец выбравшись из заваленной камнями воды, достигли небольшой часовни, построенной под деревом. Здесь дорога разветвлялась. Мы повернули налево, предполагая, что в этой стороне более открытая местность, вскарабкались по крутой, отвесной, как лестница, тропе и приблизились к деревне. Обойдя ее, мы оказались среди оросительных каналов и полей, расположенных уступами. Куда же идти теперь?
Йонгден снова отправился на разведку, положив свою ношу рядом со мной, а я уселась на камни. Мне пришлось долго ждать, затем я услышала, как где-то выше, на горе, яростно залаяла собака. Там ли находился лама? Сможет ли он отыскать дорогу? Йонгден все не возвращался. Прошло более двух часов, и я с тревогой смотрела на светящиеся стрелки своих часов. Что же с ним случилось?..
Вдали послышался шум падения больших камней. Что это: обвал или несчастный случай? Ночью, в темноте, всякий неверный шаг может стать роковым, и этого достаточно, чтобы бедный бродяга полетел вниз с горы, разбил себе голову о камни или утонул в реке. Я встала, собираясь отправиться на поиски юноши. Он слишком задерживался, и я предчувствовала беду.
Как же мне найти своего спутника? Если даже нам чудом удастся встретиться, сумеем ли мы отыскать место, где оставили вещи? Не лучше ли было подать ему какой-ни-будь хотя бы едва заметный знак, чтобы он не сбился с пути?
Благоразумие подсказывало мне не двигаться с места, и снедавшая меня тревога усугублялась бездействием.
Наконец Йонгден вернулся. Я угадала: он поскользнулся и покатился вниз вместе с обрушившимися камнями. Зацепившись за кусты, которые росли на небольшом участке земли, он увидел, как рядом с ним рухнула часть утеса, едва не задев его. Хотя он говорил тихо, голос выдавал возбуждение человека, чудом избежавшего смерти, но больше всего его беспокоили поиски дороги. Ему так и не удалось ее найти. Тем не менее он принес интересное сообщение. Мы не переходили Наг-Чу. Один из двух мостов, заканчивавшийся у подножия монастыря, пересекал эту реку, а другой был переброшен через один из ее притоков. Мы должны были сразу же об этом догадаться, сопоставив длину мостов, но темнота, спешка и страх, обуявший наши души, не позволили нам рассуждать здраво. Одним словом, мы по-прежнему находились на левом берегу и могли следовать дальше по тому же пути, который тщательно описывали нам столько добрых людей. Тем не менее мы не решались продолжать осмотр местности ночью, ибо последняя попытка едва не обошлась нам слишком дорого. Также нельзя было оставаться на голом склоне, где, вероятно, как только рассветет, появятся крестьяне. Как мы сможем объяснить им свое присутствие здесь, ведь это место явно не было рассчитано для отдыха.
— Мы снова должны спуститься вниз, — сказала я Йонгдену, — и, если потребуется, вернуться к мендонгам напротив гомпа. Если кто-то увидит нас там на заре, наше поведение по крайней мере не покажется странным: многие арджопа ночуют на обочине дороги, под прикрытием мендонгов. Ничего другого не остается.
Мы опять прошли через деревню, но за это время долгая зимняя ночь подошла к концу. Когда мы приближались к последнему дому, светлая полоса показалась на горизонте: наступил рассвет.
Теперь не было больше смысла спускаться ниже. На заре мы вновь стали честными паломниками, которые двинулись в путь до того, как запоет петух, как говорят в Тибете. Оставалось лишь выяснить, в какую сторону направить стопы, и ускорить шаг.
Йонгден снова оставил меня одну у какой-то изгороди и, поднявшись вверх, постучался в дверь одного из домов. Заспанный мужчина открыл ставни, и мой спутник узнал от него, что нам следует вернуться на то место, где мы провели часть ночи, и оттуда мы сможем выйти на главную дорогу, расположенную справа от часовни, которую мы видели.
Как только Йонгден принес эту добрую весть, мы снова взвалили свои котомки и в очередной раз прошли через злополучную деревню. Мы шагали осторожно и почти бежали, чтобы поскорее скрыться от глаз местных жителей. Их еще не было видно; что касается человека, у которого Йонгден узнавал дорогу, он меня не видел и будет рассказывать лишь о ламе-паломнике, странствующем в одиночестве. Это обстоятельство полностью совпадало с моим желанием избегать любых встреч, способных навести на мой след.
72
Чагдзам — железный мост, протянутый над широким притоком Меконга Джи-Чу. Он состоит из цепей, на которых лежат в ряд ничем не закрепленные доски. Я переходила по нему ночью во время предыдущего путешествия. Это был один из самых драматических моментов моих странствий по Тибету. У сопровождавшего меня слуги от страха помутился разум, что привело к внезапному нервному припадку, и мне пришлось бороться с ним на мосту, который раскачивался, как качели, чтобы заставить его идти дальше и не дать ему броситься в пенившуюся под нами стремнину, увлекая меня за собой.