12 июня Петр Вяземский дает другой совет – покаяться перед царем в «шалостях пера и языка», просить разрешения поехать в столицы или за границу под предлогом лечения. Словно под влиянием этого совета рождается из-под пера поэта обращение к «Всемилостивейшему государю»:
«В 1824 году, имев несчастие заслужить гнев покойного императора <…>, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.
Ныне с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противуречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою.
Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие краи.
Всемилостивейший государь, Вашего императорского величества верноподданный Александр Пушкин».
Аневризмом поэт называет расширение вен на правой ноге, о котором он периодически вспоминал, надеясь под предлогом лечения этой якобы смертельной болезни уехать в Европу. Свидетельство ему выдали во врачебной управе Пскова. 19 июля письмо вместе с этим свидетельством, а также с данной ранее подпиской он подает губернатору Адеркасу, а тот отправляет документы вышестоящему начальству – прибалтийскому генерал-губернатору Ф.О. Паулуччи. Последний, 30 июля, передает это письмо министру иностранных дел К.В. Нессельроде, сопроводив его следующей характеристикой: Пушкин «ведет себя хорошо», но из России его лучше не выпускать.
Пока письмо писалось, наступила кульминация декабристской истории. Казнь пяти заговорщиков состоялась 13 июля 1826 года в Петропавловской крепости. Поначалу их приговорили к четвертованию, а еще тридцать одного участника восстания – к отсечению головы. Но государь смилостивился, заменив четвертование повешением. Николаю I, ставшему императором неожиданно для себя самого (письмо об отречении брата Константина от него долго скрывали; видимо, Александр I все еще надеялся на рождение сына), совершенно не хотелось начинать свое царствование с казни, да к тому же публичной. Старики еще помнили ужасную смерть Пугачева на Болотной площади в Москве – его приговорили к четвертованию (подробности казни Пушкин приводит в «Истории пугачевского бунта»). Николай сделал все, дабы не привлекать общественного внимания к самому факту казни, засекретив ее время и место. Декабристов должны были повесить в три часа ночи, но непредвиденные обстоятельства отсрочили казнь на ранний утренний час.
Белые ночи! В белые одежды обрядили и приговоренных. У троих повешенных в момент казни оборвались гнилые веревки – примета жуткая! Пока не купили новые веревки в соседних к Петропавловской крепости купеческих лавках, трое приговоренных ждали своей участи.
Как ни старались, весть о казни быстро вырвалась за стены крепости и пределы Петербурга. 20 июля Вяземский в письме к жене передает подробности: «О чем ни думаю, как ни развлекаюсь, а все прибивает меня невольно к пяти ужасным виселицам, которые для меня из всей России сделали страшное лобное место… Знаешь ли лютые подробности сей казни? Трое из них: Рылеев, Муравьев и Каховский – еще заживо упали с виселицы в ров, переломали себе кости, и их после этого вызвали на вторую смерть. Народ говорил, что, видно, бог не хочет их казни, что до́лжно оставить их, но барабан заглушил вопль человечества, и новая казнь совершилась».
Пушкин, узнав о казни, зашифровал запись под беловым автографом элегии «Под небом голубым страны своей родной». Сразу и не разберешь, что он написал: «Уос. Р. П. М. К. Б: 24». А вот как это расшифровывается: «Услышал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева-Апостола, Каховского, Бестужева 24 <июля 1826 года>». А еще Пушкин рисует виселицу с пятью повешенными декабристами и незаконченной строкой: «И я бы мог как [шут ви…]», что можно трактовать как толкование поэтом процедуры казни в виде шутовского представления. Шуты – декабристы, развлекающие таким образом своего скучающего монарха.