Михаил Никитич Муравьев умер в 1807 году. Спустя несколько лет (зимой 1811 года) его вдова приезжала в Берново с двумя сыновьями Никитой и Александром — будущими декабристами. Керн вспоминает: «Они были ужасно резвы, сорвиголовы, и я их не любила за бесцеремонность обращения со мною»[29].
Анна Петровна Керн — героиня самого знаменитого романа Пушкина; и это удивительно. Ведь при более близком знакомстве моральный облик этой женщины с ее многочисленными любовными связями не может не разочаровать. Хрестоматийное стихотворение, обращенное к ней, слишком литературно и наверняка было выношено Пушкиным задолго до встречи с Керн в Тригорском. Знаменитая строка «Гений чистой красоты» — прямая цитата из стихотворения Жуковского «Лалла Рук». Всё верно, но по-прежнему воспоминания об Анне Керн навевают поэтическую дымку. Скорее всего, причина в том, что она отличалась незаурядной литературной одаренностью и оставила замечательные мемуары не только о Пушкине и Глинке, но и о блестящем окружении русских гениев.
В пушкинское время Берново уже утратило значительную часть своего очарования. Новый владелец Иван Иванович Вульф не отличался достоинствами своего отца; он был типичным помещиком российской глубинки. Его ярко характеризует Алексей Вульф в своем дневнике: «Женившись очень рано на богатой и хорошенькой девушке, нескольколетней жизнью в Петербурге расстроил свое имение. Поселившись в деревне, оставил свою жену и завел из крепостных девок гарем, в котором и прижил с дюжину детей, оставив попечение о законных своей жене. Такая жизнь сделала его совершенно чувственным, ни к чему другому не способным»[30]. Из намеков Алексея Вульфа следует, что его сластолюбивый дядя ввел в своем имении и право первой ночи.
Понятно, почему Пушкин в Бернове не чувствовал для себя уюта. Единственно, сюда его влекла дочь владельца Анна (Netty), бывшая, по всеобщему мнению, лучом света в атмосфере патриархальной дикости. Она была не только умная и образованная, но и красавица. После знакомства с ней в Тригорском Пушкин писал брату Льву 14 марта 1825 года: «Esse foemina. Вот женщина!» Netty значится в его «донжуанском списке»; он несколько раз обмолвился в письмах, что на несколько дней влюблялся в нее.
О наездах Пушкина в Берново рассказывал П. А. Бартеневу сын владельца Н. И. Вульф: «Пушкин писал свои стихотворения обыкновенно утром, лежа на постели, положив бумагу на подогнутые колени. В постели он же пил и кофе. Не один раз писал так Александр Сергеевич тут свои произведения, но никогда не любил их читать вслух, для других. Однажды мать… долго и сильно упрашивала Александра Сергеевича прочесть вслух что-нибудь из своих стихов. После долгих отказов Александр Сергеевич, по-видимому, согласился и пошел за книгой; придя с книгой, он уселся и начал, к ее удивлению и разочарованию, читать по стихам псалтирь. Не один раз… Пушкин большими шагами ходил по гостиной, обыкновенно вполголоса разговаривая с своим собеседником, чаще, впрочем, с собеседницей»[31]. Н. И. Вульфу в то время было всего двенадцать лет, но он уловил, что Пушкин в Бернове ощущал себя явно «не в своей тарелке».
По-видимому, после смерти няни Арины Родионовны Михайловское на несколько лет утратило для Пушкина привлекательность. Своих любимых «тригорских барышень» он предпочитал видеть в их «тверских пенатах». Таковыми были Малинники; официальным владельцем этой усадьбы значился Алексей Вульф. Впервые Пушкин приезжал сюда осенью 1828 года и прожил до конца декабря. В своем дневнике Алексей Вульф записал, что и его мать и сестры к Пушкину «весьма неравнодушны».
По приезде в Малинники Пушкин, именуя себя «тверским Ловеласом», извещает своего друга (он назван санкт-петербургским Вальмоном):
«Честь имею донести, что в здешней губернии, наполненной Вашими воспоминаниями, всё обстоит благополучно. Меня приняли с достодолжным почитанием и благосклонностью. Утверждают, что Вы гораздо хуже меня (в моральном отношении), и потому не смею надеяться на успехи, равные Вашим. Требуемые от меня пояснения насчет Вашего петербургского поведения дал я с откровенностью и простодушием, отчего и потекли некоторые слезы и вырвались некоторые недоброжелательные восклицания, как например: какой мерзавец! какая скверная душа! — но я притворился, что их не слышу»[32].