21 августа Тургенев покинул Спасское-Лутовиново; похоже, он знал, что больше никогда не увидит родительского гнезда.
Следующим летом Полонские жили в Спасском-Лутовинове уже одни. Домашним учителем в семье был Евгений Гаршин, брат молодого, но уже знаменитого писателя Всеволода Гаршина. Сам Всеволод Гаршин тоже вскоре приехал, прожил до осени и написал здесь большой рассказ «Из воспоминаний рядового Иванова».
Тургенев умер 3 сентября 1883 года в Буживале под Парижем. Его наследники не особенно интересовались Спасским-Лутовиновым. Усадьба окончательно опустела. Главный дом не пережил первой русской революции. Он сгорел в 1906 году. К счастью, мемориальные вещи были своевременно вывезены в Орел. Только через семьдесят лет (в 1976 году) главный дом был восстановлен. Ныне его обстановка воспроизводит ту, какая была во время последнего лета Тургенева на родине в 1881 году.
Помещик Фет
Более своеобразной фигуры, чем Фет, в русской поэзии, пожалуй, не найти. Про него никак не скажешь, что «жизнь и поэзия одно». Недаром Л. Н. Толстой поражался, откуда у добродушного дородного офицера, внешне погруженного исключительно в житейское, как будто «сверхчеловеческая лирическая дерзость», ставившая его вровень с великими поэтами. Подчас Л. Н. Толстой искренне полагал, что только Фет может понять его духовные метания. Он писал Фету: «Вы человек, которого, не говоря о другом, по уму я ценю выше всех моих знакомых, и который в личном общении дает мне тот другой хлеб, которым кроме единого будет сыт человек» (7 ноября 1866 года)[97]. Это было время, когда они оба с головой погрузились в сельское хозяйство и проявили себя деловитыми и энергичными помещиками, каких в пореформенную пору насчитывалось буквально единицами.
У Фета были и личные причины для того, чтобы «осесть на землю». Ему необходимо было обрести устойчивый «социальный статус». Долгие годы Фета угнетало неясность его происхождения. Он появился на свет до того, как его отец Шеншин обвенчался по православному обряду с матерью — немкой и лютеранкой. Шеншин похитил молодую жену у мелкого чиновника из города Дармштадта Иоганна Фета. Их брак был оформлен в лоне протестантской церкви, которого в Российской империи не признавали; требовалось повторное венчание, а ему должны были предшествовать длительная бюрократическая процедура и подтверждение развода. Младенец родился за несколько дней до официального расторжения уже по российскому законодательству предыдущего брака матери. Формально он должен был носить немецкую фамилию ее первого мужа. В сословном государстве, каковым была николаевская Россия, это представлялось лучшим, чем числиться незаконнорожденным. Однако поэт всю жизнь считал себя русским столбовым дворянином Шеншиным. Он прилагал бесконечные усилия для того, чтобы обрести положение в обществе, которое считал своим законным. Это ему удалось только под конец жизни, когда он стал и знаменитым литератором, и состоятельным землевладельцем, и даже камергером.
Второй причиной была бедность. В молодости Фет постоянно нуждался в деньгах. Обрести благосостояние стало одной из целей его жизни. Здесь он близок со своим антиподом в поэзии Некрасовым. Но если последний стремился (и преуспел) разбогатеть на поприще журналистики, то Фет встал на, казалось бы, более верную дорогу современного деревенского капиталиста.
К началу пореформенной эпохи Фет уже был известным поэтом с твердым положением в литературных кругах. Но в неустойчивое переходное время его решение «прогнать музу взашей» особенно никого не удивило. В конце 1850-х годов мысль о покупке имения стала по-настоящему преследовать Фета. Но с самого начала он «знал, что ему нужно». Позднее он писал: «Я искал непременно незаселенной земли, хотя с небольшим леском, рекой, если можно, и готовою усадьбой, не стесняясь губернией, лишь бы не слишком далеко от моей родины Мценска»[98]. На своей земле Фет хотел быть полным хозяином; его credo можно сформулировать следующими словами: «всё мое должно быть действительно моим». Этому требованию вполне удовлетворил недостроенный хутор Степановка на полдороге между Мценском и Орлом. Земли было 200 десятин великолепного чернозёма. Небольшой домик в семь комнат стоял еще под соломенной крышей. Конечно, работы по благоустройству предстояли большие, но Фет решил, что от добра добра не ищут. Уже через год Тургенев нашел своего приятеля по охотничьим вылазкам обросшим по-деревенски «бородой до чресл» и не желавшим ничего слышать о литературе. Между прочим, Степановка находилась всего в 60 верстах от Спасского-Лутовинова.