Полюбуйся ка на свой подарочек Юрку. Ишь как свернулася, сердешная, у ног моих, ни на минутую с ней не расстаемся. Сука важнеющая, стойка мертвая, да уж и берегу я ее пуще глаз моих. А кабы знато да ведано, когда ты будешь на которое число в Карабихе или Грешневе, так духом бы мы с Юркою пробрались бы с полями к тебе…
Коли надумаешь ты порадовать меня, то пришли мне поскорее страховым письмом, а то украдут на поште, ныне слышь больно неисправна она стала… Ныне зимою привелось мне поохотица и за лосями, трех повалил этаких верблюдов, а одного еще по черностопу угораздило убить так в шкуре неснетой вытенул 19 пудов и 7 фунтов. Прощай родимый, не забывай и нас, а засим остаюсь друг и приятель твой деревни Шоды крестьянин Гаврила Яковлев, а со слов его писал унтер офицер Кузьма Резвяков».
Последний раз Некрасов приезжал в Карабиху осенью 1874 года. Родственники нашли его похудевшим и осунувшимся. У поэта уже появились первые признаки роковой болезни, сведшей его в могилу через три года.
Русский классик французского происхождения
Григорович занимает твердое место во втором ряду русских классиков. Он и Тургенев ввели в русскую литературу тему крепостной деревни; причем Григоровичу следует отдать даже пальму первенства. Он на несколько лет опередил Тургенева. Между тем (Григорович сам признает) среди русских писателей мало найдется таких, как он, которым, казалось бы, сама судьба отказала в праве на литературное поприще — прежде всего, потому что русский язык фактически не был ему родным. Отец Григоровича был малороссиянин, мать — француженка. До восьми лет он не держал в руках ни одной русской книги, по-французски же научился читать в пятилетнем возрасте. Учителями мальчика в русском языке были, во-первых, камердинер отца, а, во-вторых, дворовые.
Отец Григоровича служил в гусарах, достиг чина полковника, но вышел в отставку из-за непреодолимой тяги к земле. Несколько лет он являлся управляющим имением родителей известного писателя В. А. Сологуба, который так пишет о нем в своих воспоминаниях: «Василий Ильич был человек очень типический, своеобразный. Он был невелик ростом, сухопарый, крепко сложенный, гладко выбритый и подстриженный, во всей его фигуре проглядывал отставной кавалерист… Здоровья он был изумительного и деятельности необычайной. Едва зайдется заря, уж он на коне скачет на работы, приказывает, распоряжается, журит. Крестьяне его побаивались, но обращались к нему за советами по своему собственному хозяйству, что для крестьянского упрямого самолюбия образует высшую степень уважения. Живо помню, как вечером Василий Ильич в сером застегнутом по-военному сюртуке приходил в кабинет отца беседовать о хозяйстве. Говорил он отрывисто и дельно»[113].
Не менее яркими были предки Григоровича и с материнской стороны. В конце 1820-х годов русское общество было поражено удивительным происшествием. Дочь француженки-гувернантки, жившей в семье генерала Ивашева, выразила твердое намерение отправиться в Сибирь вслед за сыном его, сосланным декабристом. Семейство, ранее препятствовавшее неравному браку, в новых обстоятельствах благословило самоотверженную девушку. Ей удалось преодолеть все препятствия и добраться до Петровского завода, где на поселении жил ее жених. Этой героиней была Камилла Ле Дантю, тетка Григоровича.
Юная подвижница унаследовала характер своей матери (бабушки Григоровича) Марии-Цецилии, в России ставшей Марьей Петровной. Ее жизнь сама по себе представляется захватывающим романом. Писатель вспоминает, что ее первый муж погиб на гильотине во время якобинского террора. Она вторично вышла замуж за богатого негоцианта Ле Дантю, убежденного противника первого консула; политические репрессии вынудили его со всем семейством бежать в Россию. Ле Дантю обосновался в Москве, но 1812 год опять заставил его тронуться с места и уже окончательно осесть в Симбирске. Все эти перипетии в конце концов привели к разорению; Ле Дантю умер в 1822 году, оставив вдову с детьми почти без средств. Но последняя не привыкла склонять голову перед ударами судьбы; она поступила гувернанткой в семейство генерала Ивашева, в котором пользовалась большим уважением. Результат уже известен. Следует только добавить, что, получив вести о рождении в Сибири внуков, старая женщина, почти не знавшая русского языка (она жила в обществе, где исключительно говорили на ее родном французском) отправилась по легендарным российским дорогам к дочери и зятю. После их смерти она вывезла детей в Россию в 1841 году.