Толстовские усадьбы Подмосковья
Москва в жизни Л. Н. Толстого сыграла значительно большую роль, чем Санкт-Петербург (хотя и несравнимо меньшую, чем Тула и Ясная Поляна). В Северной Пальмире он бывал только наездами, в Москве же прожил долгие годы. Но старая столица неотделима от Подмосковья. В ее окрестностях обитали родственники писателя и его многочисленные знакомые. Он неоднократно их посещал — и не только поддерживая старые связи, но также нуждаясь в соприкосновении с «живой жизнью». О толстовской «подмосковной географии» можно узнать по мемуарным свидетельствам и дневникам «великого писателя земли русской». Материала много, хотя он явно нуждается в систематизации.
С двоюродной теткой княжной В. А. Волконской у Л. Н. Толстого не было близких отношений. Молодой, но уже известный литератор, недавно вышедший в отставку севастопольский герой, только однажды приезжал к ней в усадьбу Соголево, тогда подмосковную глушь (14 верст от Клина). Она много рассказывала Л. Н. Толстому о его матери, которую он не помнил, о деде Н. С. Волконском. Ее воспоминания художественно воплотились в «Войне и мире». Черты матери Л. Н. Толстой запечатлел в образе княжны Марьи; старик Болконский — зеркальное отображение яркой личности деда.
В одной из вставок к «Биографии», составленной П. И. Бирюковым, Л. Н. Толстой вспоминает, что приехал в Соголево, «устав от рассеянной светской жизни». Он невольно сравнивал свое существование, которым уже начал тяготиться, с тихим отшельничеством старой женщины (Волконской было тогда 73 года), наполненным домашними заботами, и в глубине души считал такую жизнь лучшей. Вот его слова: «Она шила в пяльцах, хозяйничала в своем маленьком хозяйстве, угощала меня кислой капустой, творогом, пастилою, какие только бывают у таких хозяек маленьких имений, и рассказывала мне про старину, мою мать, деда, про четыре коронации, на которых она присутствовала. И это пребывание у нее осталось для меня одним из чистых и светлых воспоминаний моей жизни»[129]. Волконская была добрым человеком. Крестьяне, даже вышедши на волю после отмены крепостного права, сохранили теплое отношение к своей бывшей помещице. Она дожила до глубокой старости и умерла 93 лет в том же доме, где ее посетил знаменитый племянник. Теперь этого дома нет, как нет и самой усадьбы.
В дневнике Л. Н. Толстого 15 января 1858 года записано: «Заехал к княжне… Хорошо начал писать Смерть»[130]. Речь идет о рассказе «Три смерти». Это один из первых по-настоящему толстовских рассказов. Писатель подходит к «вечным вопросам» человеческого бытия. Его ответы выдержаны пока еще в духе традиционного православия, но и сомнения, нравственные искания уже налицо. Он поясняет замысел в письме другой двоюродной тетке А. А. Толстой 1 мая того же года:
«Моя мысль была: три существа умерли — барыня, мужик и дерево. Барыня жалка и гадка, потому что лгала всю жизнь и лжет перед смертью… Мужик умирает спокойно, именно потому, что он не христианин. Его религия другая, хотя он по обычаю и исполнял христианские обряды; его религия — природа, с которой он жил. Он сам рубил деревья, сеял рожь и косил ее, убивал баранов, и рожались у него бараны, и дети рожались, и старики умирали, и он знает твердо этот закон, от которого он никогда не отворачивался, как барыня, и прямо, просто смотрел ему в глаза… Дерево умирает спокойно, честно и красиво. Красиво — потому что не лжет, не ломается, не боится, не жалеет.
Вот моя мысль… Во мне есть, и в сильной степени, христианское чувство; но и это есть, и это мне дорого очень. Это чувство правды и красоты, а то чувство личное, любви, спокойствия. Как это соединяется, не знаю и не могу истолковать; но сидят кошка с собакой в одном чулане — это положительно»[131].
В Соголеве Л. H. Толстой пробыл четыре дня: 15–18 января. Всё время было наполнено различными занятиями; днем — охота, затем беседы с хозяйкой и писание. «Три смерти» были созданы на одном дыхании. По возвращении в Москву 19 января автор сразу же прочел новый рассказ брату Н. Н. Толстому.
Среди близких друзей Л. H. Толстого резко выделяется своеобразная фигура севастопольского героя князя С. С. Урусова. Великий писатель причислял его к редкому кругу людей, кого он искренне любил и в чьей взаимности был уверен. Он писал П. А. Сергеенко 13 февраля 1906 года: «У меня было два… лица, к которым я много написал писем, и, сколько я вспоминаю, интересных для тех, кому может быть интересна моя личность. Это: Страхов и кн. Сергей Сергеевич Урусов»[132].