Некогда блестящая усадьба Обольяново невольно заставляет задуматься о парадоксах человеческой психологии. От противоречий не свободны ни великий ум, ни великая воля. Почему Л. H. Толстой находил в Обольянове душевное равновесие? Ему было трудно примириться в собственном доме с тем, что он считал роскошью, а ведь по тому времени уклад толстовской семьи был достаточно скромным. В Обольянове писатель чувствовал себя и покойно, и уютно, но роскоши и комфорта здесь было гораздо больше.
Обольяново — подмосковная богатой семьи Олсуфьевых. Хозяйка усадьбы Анна Михайловна Олсуфьева была дальней родственницей Л. H. Толстого, с которой он дружил еще в юности. Его знакомство с некоторыми другими членами этого клана восходит к севастопольским дням. Отношения стали по-настоящему близкими в 1880–1890 годах — в период московской жизни писателя. Дружны были не только старшее поколение, но и дети: Сергей и Татьяна Толстые и Дмитрий, Михаил (в будущем прогрессивные земские деятели) и Елизавета Олсуфьевы. Семейный конфликт уже не был тайной. Олсуфьевы сочувствовали Софье Андреевне, но вели себя умно и тактично. Л. H. Толстой это высоко ценил. Он писал Черткову 7 марта 1896 года: «Они такие простые, очень добрые люди, что различие их взглядов с моими, и не различие, а непонимание того, чем я живу, не тревожит меня»[136].
Л. H. Толстой впервые приехал в Обольяново в конце декабря 1885 года. Об обстоятельствах, непосредственно предшествовавших этому, известно из письма С. А. Толстой сестре Т. А. Кузьминской от 20 декабря 1885 года:
«Случилось то, что уже столько раз случалось: Левочка пришел в крайне нервное и мрачное настроение. Сижу раз, пишу, входит. Я смотрю — лицо страшное. До тех пор жили прекрасно, ни одного слова неприятного не было сказано… Начался крик, упреки, грубые слова, всё хуже, хуже… Терпела, терпела, не отвечала ничего почти… а когда он сказал, что „где ты, там воздух заражен“, я велела принести сундук и стала укладываться. Хотела ехать к вам хоть на несколько дней. Прибежали дети, рев… Нашел на меня столбняк: ни говорить, ни плакать. Всё хотелось вздор говорить, и я боюсь этого и молчу, и молчу три часа… Так и кончилось…
Ну вот, после этой истории вчера почти дружелюбно расстались. Поехал Левочка с Таней вдвоем на неопределенное время в деревню к Олсуфьевым за 60 верст… вдвоем в крошечных санках. Взяли шуб пропасть, провизии, и я сегодня уже получила письмо, что очень весело и хорошо доехали, только шесть раз вывалились. Я рада, что Левочка отправился в деревню, да еще в хорошую семью и на хорошее содержание… Надо надеяться, что всё образуется, а пока — спазма в горле, тоска в сердце и усталость в жизни. И легче, легче — нельзя»[137].
С. А. Толстая тяжело переживала происходящее. 23 декабря она писала дочери в Обольяново: «Таня, я очень искренне рада, что вам хорошо с папа и что он отдохнет. Я знаю, Таня, что в жизни нашей всё хорошо и что плакать не о чем. Но ты это папа говори, а не мне. Он плачет и стонет, и нас этим губит. Отчего он в Никольском (Обольянове. — В. Н.) не плачет над Олсуфьевыми, и собой и тобой? Разве не та же, но еще более богатая жизнь и там, и по всему миру?»[138]. В доброй, дружественной семье Олсуфьевых Л. Н. Толстой действительно быстро обрел душевное равновесие. Уже 27 декабря он пишет жене: «Не для успокоения тебе говорю, а искренне я понял, как я много виноват; и как только я понял это и особенно выдернул из души всякие выдуманные укоризны и восстановил любовь… к тебе… так мне стало хорошо и будет хорошо, независимо от всех внешних условий»[139].
Через год в январе 1887 года Л. Н. Толстой вновь вместе с Татьяной Львовной приезжают в Обольяново. Он работает над повестью «Ходите в свете, пока есть свет» (не закончена). 7 января при большом собрании публики из местной интеллигенции состоялось чтение тогда еще запрещенной пьесы «Власть тьмы», вызвавшее бурю восторга и негодования против цензуры. Несколько дней спустя Л. Н. Толстой писал Софье Андреевне, что один из работников в усадьбе — «живой Митрич».
Затем последовал перерыв на восемь лет до января 1895 года. Этому приезду предшествовала очередная домашняя буря. Перед Новым годом Л. Н. Толстой сфотографировался вместе с Чертковым, Бирюковым, Горбуновым-Посадовым и др. Софья Андреевна обиделась, что ее не пригласили, и из ревности к Черткову выкупила у фотографа как снимок, так и негативы, и уничтожила их. Отзвуки этого скандала можно найти в дневнике Л. Н. Толстого рядом с мыслями о жизни, о народе, о собственных трудах: