В «Мужиках» и «В овраге», по словам М. П. Чехова, «на каждой странице сквозят мелиховские картины и персонажи»[157]. Центральная, узловая сцена «Мужиков» — деревенский пожар; сам писатель свидетельствует, что она является отображением пожара в Мелихове летом 1895 года. Журналист В. Н. Ладышенский, присутствовавший на освящении школы в Новоселках, пишет о своем разговоре с Чеховым: «Обратил он мое внимание на местного крестьянина, послужившего прототипом для старосты в „Мужиках“ и указывал на своеобразную колоритность его речи»[158]. В «В овраге» изображено село Крюково, находящееся в трех километрах от Мелихова. По местной легенде, село Угрюмово, примыкавшее к Крюкову, когда-то так и называлось («В овраге»). Проезжавшая мимо Екатерина II распорядилась дать ему новое название. Императрицу поразили мрачность и села, и его обитателей. В Крюкове в конторе местного богатея купца Кочеткова Чехов оборудовал свой медицинский пункт. Писатель не делал тайны из источника своих произведений; он не раз говорил о верности и действующих лиц, и окружающей обстановки, но уточнял, что, на самом деле, все гораздо ужаснее.
Мелиховские реалии в произведениях Чехова легко узнаваемы. Судьба горничной Анюты Андриановой, выданной родственниками против воли замуж и впервые увидевшей своего жениха только в церкви, послужила темой рассказа «На святках» (сохранился ее портрет работы М. П. Чеховой). Еще об одной колоритной фигуре, увековеченной братом-писателем, вспоминает М. П. Чехов: «…Началась земская деятельность… То и дело к нему приходил то с той, то с другой казенной бумагой сотский… Этот сотский, или, как он сам называл себя, „цоцкай“… выведен… в рассказе „По делам службы“ и в „Трех сестрах“. Это был необыкновенный человек; он „ходил“ уже тридцать лет, все им помыкали: и полиция, и юстиция, и акцизный, и земская управа, и прочее, и прочее, и он выполнял их требования, даже самого домашнего свойства, безропотно, с сознанием, если можно так выразиться, стихийности своей службы»[159].
В октябре 1898 года умер отец писателя и стал вопрос о продаже Мелихова. Причин было несколько: денежные затруднения, первые признаки смертельной болезни. Врачи требовали, чтобы Чехов немедленно сменил климат. Почти год он лечился за границей, после этого было принято решение купить участок земли в Ялте и перебраться туда. Наконец, может быть, главное: 26 июня 1899 года Чехов писал Суворину: «В беллетристическом отношении после „Мужиков“ Мелихово уже истощилось и потеряло для меня цену»[160].
Одним из возможных покупателей был отец начинающего писателя Б. К. Зайцева. По его поручению сын, давно уже мечтавший о знакомстве с Чеховым, отправился в Мелихово. Он воочию убедился, что боготворимый им писатель обитал в «тесноватой усадебке с небольшим садом вокруг дома да флигельком в стороне»[161]. Зайцев ощутил себя погруженным в декорацию «Чайки». По сути дела, переговоры ограничились только дружеским обедом с Марией Павловной, быстро разглядевшей в скромном посетителе не столько покупателя, сколько «поклонника» Чехова.
В дальнейшем на долю Мелихова выпало много злоключений. После революции была предпринята попытка сохранить усадьбу; тем не менее чеховские вещи (писатель продал имение со всей обстановкой) частью были реквизированы, частью расхищены, а сам дом рухнул в 1929 году. Только в 1940 году Мелихово получило статус заповедника. К этому времени здесь остался лишь флигель, благополучно переживший все вихри истории. К счастью, большинство чеховских реликвий удалось найти. Потребовалось еще двадцать лет, чтобы чеховская усадьба воскресла.
Дубровицы литературные
Дубровицы принадлежат к числу самых знаменитых подмосковных усадеб. Трудно найти в ближайшей округе Москвы другое место, где бы жило столько исторических преданий. Этой усадьбой владел «дядька» Петра I князь Б. А. Голицын. Великий преобразователь России — его воспитанник — якобы посадил в Дубровицах несколько деревьев. К приезду молодого царя было приурочено освящение Знаменской церкви. Петру I, конечно, понравился этот изумительный храм, в котором, как ни в каком другом сооружении того времени, гармонично соединились традиции русской старины с новыми западными веяниями. Шедевр в Дубровицах стал первой главой каменной летописи Петровской эпохи; за ним последовали Меншикова и Сухарева башни в Москве, Петропавловский собор в Санкт-Петербурге.