Ежели рассказывают смешное, и кто ни будь забудет смеяться, что не редко случается с учеными, то соседи тотчас щекочут его, пока он рассмеётся, и это приводит иногда все общество и такой хохот что не скоро могут перестать: после такого хохота общий разговор на этот вечер оканчивается; все встают и входят и танцевальный зал где, будучи уже расположены к веселию, проводят часа два в танцах с большим даже удовольствие нежели у нас.
Монотонных французских кадрилей там не танцуют; но все танцы самые веселые; бал оканчивается, из предосторожности, степенным танцем очень похожим на ваш Польский; чтобы таким умеренным движеньем слегка оправиться от предшествовавшего движения.
Старикам и старухам позволено не участвовать в танцах, и они и это время обыкновенно разговаривают между собою, о чем попало. По окончании танцев принимаются за музыку, фанты, и разные занимательные игры до урочного часа: тогда все выходят опять в прежнюю залу, мужчины и дамы становятся по-прежнему каждый на свою половину, хозяин и хозяйка, каждый у своих дверей; повторяют поклоны, как при входе, и все расходятся по домам: на улице мужчины и дамы, принадлежащие к одному дому, сходятся, и вместе уже отправляются домой. Само собою разумеется, что во время танцев и игры подчивают гостей наилучшим образом плодами, конфетами, и прочими лакомствами.
Ежели приглашают гостей к себе обедать, то прививают их таким же образом с обоих концов дома, и потом проводят их прямо и столовую; садятся по жребию, и кушают, не торопясь: во время обеда разговаривают между собою без соблюдения очереди, как и у нас; строго наблюдая только, чтобы не перебивать речи друг у друга: горячиться также не позволяется; а то немедленно слуга поднесет стакан воды, которую непременно должно выпить. При этом случаются иногда проказы; слуги бывают большею частью из разорённых ответчиков отданных хозяевам в неволю по судебному приговору, как я уже прежде вам рассказал: ежели кто из судей, участвовавших и этом приговоре, тут обедает то слуга, питающий против него неудовольствие, не спускает его с глаз сколько то возможно, и лишь только его противник хоть мало-мальски возвысит голос против обыкновенного, то слуга тотчас подносит ему стакан воды с язвительною улыбкою, и волею, неволею, он должен его выпить: это обыкновенно более раздражает судию, и ежели он не имеет довольно над собою власти, чтобы удержаться от изъявления своего гнев, то придется ему столько напиться воды, пока наконец рассорится с хозяином и оставит его дом; после он обыкновенно старается столько ему вредить по делам, сколько имеет на то возможности.
Обед продолжается обыкновенно часа три, или четыре: встав из-за стола хозяин отводит мужчин на свою половину, а хозяйка дам на свою; там ложатся в повалку на широких диванах и отдыхают часа два; после чего и расходятся по домам прежним порядком.
На солнце вовсе не играют и карты; этого удовольствия они не знают и не понимают: на против того они очень любят разговаривать о науках, так как почти у каждого есть и желудке гнездо учёности, образовавшееся от употребления ученых пилюль: однакож есть у них игры, похожие; на наши шахматы и шашки, в которые многие играют с отличным искусством.
Вообще все солнечные жители большие охотники до музыки, и в этом они чуть ли не превзошли нас земных жителей; ибо они не стараются удивлять своих слушателей трудностью игры, но придерживаются одной приятности гармонии: я вздумал было однажды пуститься в кудрявые рулады, но скоро должен был перестать, потому что все начали меня поднимать на смех; вероятно от того, что у них нет птиц и они не слыхали соловьёв.
По причине весьма умеренной жизни, и употребления в пищу одних произведений растительного царства, весьма мало бывает на солнце больных; от чего и медикам плохое житьё; за то уже попадись кто к ним в руки, так не скоро отделается; имея много досуга, так в плотную примутся за малейший недуг; так сторожат за больным, и не допускают до простого домашнего врачевания, что он совершенно у них как будто бы под строжайшим караулом и беда ему, ежели он выздоравливает прежде назначения врача; тогда заставляют его принимать такое лекарство, от которого недуг усиливается, поддерживая пациента между страхом и надеждою, пока совесть зазрит, и объявят его здоровым; а ежели по ошибке доведут больного до такого состояния, что нет надежды к выздоровлению, тогда отправят его, или к озерам купаться, и пить тамошнюю воду, или в лес на подножный корм.
Одно средство отделаться скорее от такого методического лечения, есть то, чтобы с самого начала болезни условиться с медиком на срок, соглашаясь заплатить ему за пять посещений тоже, что бы пришлось заплатить по таксе за сто; это средство вошло уже там довольно и обыкновение.
Аптекарей там нет, потому что медики не любят правила деления, и составляют сами лекарства; поэтому никто не может узнать, из чего они составлены; и это довольно хитро ими придумано: есть однакож там люди, которые против них ухитрились, и тихонько лечатся простыми домашними средствами, и так, что нельзя к тому придраться: между прочим, я заметил, что старый Брршкиз глотал по утрам на тощах по чайной ложке цельных горчичных семян и запивал их несколькими стаканами свежей воды: я спросил его дочь Дирли, за чем её папенька это делает?
«А, плутишка! отвечала она мне, ты и это уже заметил? не говори только об этом при других чтобы доктор не узнал а то будет беда; маменька то же делает когда чувствует себя нездоровою; это простое средство весьма укрепляет желудок и помогает ему хорошо сварить пищу, и обращать ее и здоровые соки; это искореняет причину болезни, от чего и не нужно бывает прибегать к настоящему лечению; мы даже в начале болезни лечимся одним этим средством когда нам удается укрыться от проницательных взоров медика: мы в начале болезни скрываем свои недуги, сколько возможно, от слуг; потому что Доктор платит им за всякое объявление о новом больном, и тогда волею, неволею, должно лечиться у него; на это он имеет законное право в своем квартале.»
Я поблагодарил Дирли за это открытие, и тотчас запасся горчичными зёрнышками на случай нужды; хотя по величине их я мог только с трудом глотать их по одиночке; но Дирли помогала мне ученым средством, поглаживая указательным пальцем горло сверху в низ. Эта хитрость солнечных жителей убедила меня, что и там умеют находить средства уклоняться от неуместной строгости и необдуманных распоряжений.
О планетной системе имеют на солнце обширные сведения; телескопы у них превосходные; Фрауенгоферов Телескоп о котором у нас так много писали, мог бы у них служить только простою зрительною трубою. Один солнечный астроном по имени Бази-фази, очень полюбил меня за мое любознание, и взял меня с собою на главную Обсерваторию; там я не только мог рассмотреть все наши планеты с их спутниками, так подробно, что мог даже на земле распознать знакомые мне города и селения, и корабли на море, но и солнечные системы ближайших от нашего солнца постоянных звезд со всеми их планетами и спутниками: зрелище чрезвычайно величественное! И это самое время опрокинулась гора Арарат и я с ужасом увидел страшное действие землетрясения; мне пришла была тогда мысль — не начало ли это светопреставления на нашей бедной земле! — и я почти радовался, что находился на солнце; хотя мое положение было там самое ничтожное. Эта мысль еще более было во мне утвердилась, когда я увидел разрушение некоторых городов и многих сел и деревень в той стороне бывших; но взойдя опять чрез несколько дней на Обсерваторию, и увидев соседние с этим округами города и сёла в целости, я успокоился, и даже пожелал скорее возвратиться на землю, чтобы сообщить эту весть моим знакомым; вовсе забыв что везде учреждённые почты, и в иных местах Телеграфы, скорее меня разнесут ее по всей земле: Бази-фази уверял меня, что подобные разрушения не редко видны и на других планетах и их спутниках.
Всего интереснее, рассматривать и их телескопы пожары на планетах особенно на море, и всего лучше, когда бывает темно на планетах; между прочим, я видел, как на южном Океане горел огромный корабль; сперва заметен был маленький огонёк; потом огонь распространился более и более, и когда он добрался до пороховой камеры, тогда вся эта огненная масса взлетела на воздух; вдруг все исчезло, и опять обратилось в темную ночь.