Около двух десятков лет народный архитектор Армении Таманян строил новую страну. Он был занят всегда только одним, вся его жизнь слилась с работой, с изучением новых задач городского строительства, изучением памятников Армении, строительных материалов Армении, обдумыванием, обсуждением, созданием проектов и планировок. Во всех городах республики росли его дома, города республики постепенно и верно перекраивались по его планам, продиктованным новыми требованиями социалистического благоустройства. Так возникал новый, советский архитектурный стиль. Роптали мелкие собственники, когда сносились старые дома из необожженного сырца, падали глиняные заборы. Но на месте их прокладывались стройные пролеты улиц, покрывались асфальтом, возникали скверы, пела и прядала в каменной вазе серебряная водяная струйка, выросли теплые розовые колоннады дома-дворца, — этот дом рос, как драгоценное дерево в лесу, сперва на узкой улице, теснимый прижатыми друг к другу старыми зданиями, потом эти здания пали, как деревья от топора; вокруг него все обнажилось, он остался один на площади, и очерк его стал видимей глазу; он становился все монументальнее, покрывался драгоценным орнаментом, а площадь раздвигалась все шире и шире. Так из скромного первоначально «дома Наркомзема» вырос таманяновский Дом правительства. И все выше и выше поднималось круглое здание Нардома, ныне Театра оперы и балета — любимое детище Таманяна.
Ереванцы привыкли к сухой, высокой фигуре Александра Ивановича, к его дымчатым очкам и седой острой бородке. Они часто видели его, шедшего пешечком, не торопясь, по разворошенным, в сугробах глины и камня, улицам перепланировавшегося им Еревана. Он никогда не заговаривал о собственном быте, собственных нуждах, потому что он прочно исключил их из собственного сознания. А. И. Таманян приехал в Армению со страстной потребностью — давать и давать, творить и творить, а не брать и не устраивать свое благополучие. Все эти годы он был очень счастлив. Я не помню его вне ощущения им полноты бытия. Люди и учреждения перебирались в построенные им дома. Когда он умер, как-то припомнилось, — с хорошей гордостью за человека, с благоговением к его памяти, — что сам Александр Иванович с большой семьей не успел переселиться в отведенную ему новую квартиру — не хватило времени для этого. Сейчас, когда созданное Таманяном начинает восприниматься слитно, дополняя одно другим, когда раскрывается в городах принцип его планировки, вся армянская архитектурная молодежь воспитывается на его наследии. Так, кроме великого вещественного следа, этот народный зодчий оставил армянам и творческую традицию.
В Баку и Тбилиси хорошо знали чрезвычайно красивого старика, с молодым, горячим взглядом из-под очков, с крутым, ясным лбом, над которым сверкали серебряной белизной кудри, с тонким, изящным ртом на бритом лице. Этот старик любил жизнь, дорожил ею, любил комфорт и общество; каждый день за обедом, до глубокой старости, он выпивал рюмочку коньяку — «порцию огня», как он шутя говорил. Это был большой армянский писатель, автор романов «Артист», «Хаос», автор «Намуса» и «Из-за чести» — Александр Ширванзаде[117]. Если говорить о комфорте, то жизнь его спокойно текла бы в Тбилиси, где у Ширванзаде была хорошая квартира. Но старый человек, которому пошло за седьмой десяток, перебрался, как юноша, в столицу новой, Советской Армении, по-холостяцки ютился в гостинице, жил путешественником. Он тоже приехал давать, и давал одним своим присутствием, тонкой и высокой культурой человеческой личности, которой веяло от каждого его слова, от старомодной вежливости и наблюдательности. Это был писатель, родившийся для литературы. И, молодая еще, армянская советская литература училась у него прозрачной ясности армянского языка, глубокому реализму, умению раскрывать характеры в движении истории, в их связи с обществом и временем.
Часто сиживали он и другой могучий старик, богатырски сложенный, с румяным, бритым лицом, сочным голосом, громовым хохотом, большой артист, Абелян[118], где-нибудь за крохотными чашками кофе, во дворике голубой мечети, на скамеечке в саду, — и разговор их шел о прошлом. Но то, что раньше, до революции, душителями армянской культуры с пренебрежением расценивалось как местное, провинциальное, ничтожное, оба эти величавых старика сейчас как бы наново разматывали во весь его исторический смысл, и слова их обретали особое звучание для слушавших.
Возрожденный к жизни, освобожденный народ находил свою культуру, осознавал ее звенья: историю театра, традиции актерского мастерства со времен трагика Адамяна и актрисы Сирануш, сложное становление армянского искусства.
Иногда к ним подсаживался маленький, круглолицый, быстрый и нервный человек с ваткой в ушах, одетый небрежно и торопливо, — замечательный музыкант и симфонист Александр Афанасьевич Спендиаров [119]. Внутренним своим слухом он слушал в эти дни будущую оперу «Алмаст».
В тридцатых годах на улицах Еревана молодежь увидела и задумчивую фигуру любимейшего своего певца — Аветика Исаакяна[120]. Он жадно ходил по городу, присматривался, вживался в воздух Армении, в ее творческую атмосферу.
В столице Армении вырастали консерватория, университет. В темно-сером каменном здании возник музей; за четверть века он превратился в одну из ценнейших республиканских картинных галерей нашего Союза.
И через все эти годы прошел в наше время и работает сейчас для него большой мастер, бледный, молчаливый человек — художник Мартирос Сарьян[121]. Если архитектор Таманян был родом с Кубани, то Мартирос Сергеевич — родом с Дона. Он вырос как художник под влиянием русской культуры, получил художественное образование в России. И всю свою большую культуру отдал Советской Армении с первых же дней ее возникновения. Неутомимо и с какой-то тихой, беззвучной страстностью любит Сарьян Армению, рисует ее, не пропускает ни одного творца, ни одного деятеля, ни одного сколько-нибудь значительного работника-армянина, чтобы потихоньку, с удивительной, мягкой непреклонностью не завести его к себе на вышку, где залитая светом мастерская, словно драгоценными камнями, сверкает и греет посетителя своими горячими, ярко декоративными полотнами. Там он тихо усадит его в кресло, отойдет, приблизится, с тонким мастерством легко нанося, в длину всей протянутой руки, мазок на полотно, — и человек заживет, пойманный на портрете.
Поэты любят заходить в мастерскую Сарьяна. Один из них написал:
Почти все эти большие творцы съехались в Ереван в первые годы Октябрьской революции. Они были тогда еще одиночками; сила их крупных индивидуальностей, яркость их отстоявшихся, уже в полной мере выявленных дарований делала их видимыми так одиноко и отчетливо, словно очертания горных вершин на горизонте. Но шли годы. Советская власть день за днем, месяц за месяцем закладывала материальные основы новой, великой культуры. Творцы перестали быть одинокими, они вошли в союзы архитекторов, актеров, музыкантов, писателей, художников. Ценности, разбросанные по частным лицам, собраны были в музеи. Выросли здания театров, библиотек, школ. И вокруг больших мастеров поднялись молодые, талантливые коллективы, сильные уже не своей одинокой творческой индивидуальностью, не своим накопленным опытом, не передачей традиций, а ярким чувством единства, совместности, общности, кровного родства с народом; их постоянное чувство нового, постоянное продвижение вперед, радостное утверждение жизни — в счастливой опоре на коллектив, без которого они уже не могут полностью себя раскрыть.
117
Лучшие его вещи — «Злой дух», «Намус» (экранизированы), «Хаос» (переведен на русский язык Я. С. Хачатрянцем, и дважды издан Гослитиздатом), «Артист» (переведен на русский язык Я. С. Хачатрянцем, издан Гослитиздатом), пьеса «Из-за чести» (издана в издательстве «Искусство», в переводе Я. С. Хачатрянца). Творчество Ширванзаде давно вышло из рамок армянской литературы и стало широко известно не только русскому, но и зарубежному читателю.
118
119
120
121
Яркие полотна Сарьяна с его чистыми, полными тонами и необычайно четким и тонким рисунком можно видеть в Третьяковской картинной галерее в Москве и в Музее изобразительных искусств в Ереване; имеются они и в лучших галереях за рубежом. В последнее время Сарьян написал много портретов, достигнув и в искусстве портрета большого мастерства, и подготовляет к изданию книгу мемуаров. Народный художник Армянской ССР, депутат Верховного Совета СССР.
122