Для взрослых Аштарак — место доброго крестьянского вина, которым пропах самый воздух этого селения, вина, пьющегося утром вместо чая, привычного и для женщин и для подростков.
Для филолога Аштарак — родина поэта Смбата Шах-Азиза, романиста-этнографа Перча Прошьяна, в книгах которого правдиво описана старая, дореволюционная деревня с ее отсталым, страшным укладом, описаны старинные аштаракские обычаи, сохранявшиеся до конца прошлого века: «башикертма», обручение малолетних детей, иногда грудных младенцев, нерушимое ни при каких обстоятельствах, даже если, выросши, обрученные не смогут полюбить друг друга; игра в «ханы», в «князья» на масленицу, когда молодежь переодевала одного из своих товарищей в шутовской ханский костюм и ходила с ним по селу «собирать налоги», угрожая тюрьмой, виселицей и т. д.; игра в «лахт», состязание со скрученными полотняными поясами, принятое и в Армении и в Грузии.
Для историка и археолога, наконец, Аштарак — это одно из самых интересных мест в нашем Союзе, где памятники бронзового века — «мегалиты», остатки стен, культовые раскладки камней по кругу, каменные плиты-гиганты, поставленные вертикально, и одна плита, накрывающая их горизонтально, — все эти памятники, известные под названием мензиров, кромлехов, долменов, находятся во множестве, а кроме них, есть еще и другие, уникальные в своем роде, — покрытые тончайшим резным орнаментом большие каменные кресты — «хачкары». По селам Аштаракского района сохранилось много прекрасных образцов и средневековой армянской архитектуры. Читателей, интересующихся стариной, отсылаем к специальному приложению (второй главе «Археологические прогулки») в конце книги. Нас же давно зовет сирена автомобиля за окном — выехать в живой и современный советский район.
До сих пор мы ездили осенью, но сейчас сделаем скачок во времени — в середину лета. Чтоб сразу запел для вас Аштарак стихами Додохяна, нужно увидеть его, когда еще не умолкли поля, колышется колос, зелены сады, живет в арыках вода во всей ее силе и важности, потому что Аштарак — это сад Армении, виноградник ее. Дорога идет в гору, — почти все дороги из Еревана идут в гору. Опять все свежее и крепче воздух, прохладней кожа на вашем лице. Опять мелькают мимо коттеджи и садики, новые поселки, силуэты фабричных зданий. Аштарак подступил внезапно красивым мостом через Касах, за которым крутой подъем в село. Мост был построен здесь в незапамятные времена, по перестраивался много раз, быть может повторяя красивый первоначальный прием: его огромные нижние пролеты идут по воде мягкими, округлыми арками, а перила лежат над ними на верхнем настиле острыми ступенчатыми углами, как бы воспроизводя и тут любимую армянами диалектику квадрата и купола. Аштарак очень живописен; его главная площадь со старой крепостью и большим светлым зданием школы-десятилетки подошла к самому обрыву над Касахом; его узкие улички вьются змейками в сплошных садах. Бесчисленные арыки поют под воротами. Зеленый канал уходит куда-то в гущу домов, а из ворот этих домов с их нависающими над нижним этажом балконами и сырыми стенами у самой воды переброшены на узкую уличку мостики. Вам преграждают дорогу грузовики и подводы, груженные бочками — изделиями здешних бочаров. Ослики семенят мимо с зелеными связками сена. Во дворе промкомбината в чанах сохнет крупный черный изюм на веточках. Мальчик спускается к водопою на гладком, отъевшемся, невзнузданном жеребце, и жеребец звенит копытом о камень, напоминая вам, что целых десять улиц в Аштараке недавно вымощены. Здесь тоже были усиленно заняты благоустройством, даже во время войны, на исходе ее, были побелены и отремонтированы 1637 комнат в колхозных домах района, 42 школы, 22 клуба. Построено 5 новых клубов, побелен 101 скотный двор.
В чем секрет этих массовых побелок и ремонтов — исправленных мостов и дорог, новостроек, зеленых насаждений, разбиваемых парков повсюду в районах Армении сразу же после войны? В чем секрет переустройств целых сел, строительства целых новых поселений, все более приближающихся к городским, воздвижения дворцов-клубов в последние годы перед второй послевоенной пятилеткой? Ответ только один: это секрет экономики нашего советского строя. В Аштаракском районе много богатых колхозов. Один из них, имени Микояна, даже во время войны получил валового дохода свыше 5 миллионов рублей.
А это не единственный такой колхоз в районе.
Но рост зажиточности колхоза означает рост каждой графы его бюджета. Есть одна обязательная графа в колхозном бюджете, называется она «Капиталовложения». Капитал вкладывается в здания, в технику, в культуру, в благоустройство колхоза — и тянется вверх ваша личная жизнь вслед за подъемом всего села, каждая капля труда человека остается в новой стене, новой дороге, замощенной улице, посаженном дереве, остается не из-за чьей-нибудь «благотворительной затеи», не случайно, не по капризу богача, а по закону колхозного развития. По закону колхозного развития перелилась эта капля в жемчужные струи нового родника, в 40-х годах архитектурно оформленного в Аштараке.
Машина резко затормозила. Выйдем из нее взглянуть на родник. За годы войны в Аштаракском районе построено пять их, — в самом Аштараке два, в селах Карби, Мугни, Талише по одному. Не знаешь, который прекрасней.
На небольшой площадке — своеобразный архитектурный «триптих»: мраморная стена из трех частей под треугольными крышами, центральная — выше, две боковые — ниже. Внизу перед ними бассейны, куда непрерывно из трех кранов стекают струи воды. На карнизе, под красивыми треугольниками крыш, простая надпись:
СЛАВА ВЕЧНАЯ ПАВШИМ В ВОЙНЕ
Линии родника строги, это лучший армянский классический стиль в его суровую пору. Неумолчно бежит вода, и непрерывно подходят люди наполнить кувшин, напиться из-под крана. Благородный армянский камень кажется раковиной, а вода — стекающим жемчугом. Спутник ваш говорит:
— «Слава вечная павшим в войне!» — это не вообще сказано. В нашем районе есть такие герои-фронтовики, которыми мы, аштаракцы, крепко гордимся, Вот, например, Андраник Ованнесян, сасунец, из села Магда. Он закрыл вражеский пулемет своей грудью. Или из того же села Магда Тигран Карапетян, рождения 1922 года, один сын у матери, очень красивый парень. О нем была заметка в газете Черноморского флота, а мы перевели ее на армянский язык и поместили у себя в районной газете 1 мая 1944 года. Или вот Хачик Багдасарян, о нем написано в семнадцати номерах боевых газет. О нем даже песню на фронте сочинили и прислали в район. Коренной аштаракец, 1908 года рождения. Защитник Сталинграда, в бою истребил двести сорок восемь фашистов. Ушел от нас председателем колхоза в Ошакане, вернулся — стал председателем колхоза в Парби. Еще назову замечательного аштаракца: Георгий Борисян, из Егварда. Был рядовым учителем, в Советскую Армию вступил рядовым, потом попал в партизанский отряд. Партизанил два с половиной года, стал начальником партизанского отряда, вступил там в партию, уничтожил со своим отрядом триста шестьдесят девять фашистов. Семья о нем не знала, жив ли он, нет ли; возвращается на побывку — два ордена Красного Знамени на груди.
Он бы еще долго рассказывал, поощряемый слушателями, подходившими сюда с кувшинами. Тонкая струя родника прядала, сопровождая рассказ. Но времени у нас было в обрез, нам не терпелось повидать замечательных аштаракских колхозниц. Покуда мужья сражались, аштаракские женщины работали, — и тут опять приходится вспомнить поэта и его песню, — так она тесно слилась с Аштараком.
Старый, мудрый Аветик Исаакян написал эту песню в дни войны. Армянская крестьянка равномерно качает деревенскую «люльку», но не с ребенком, а ту, где женщины горных районов Армении сбивают молоко на масло, и обращается к мужу-фронтовику со словами: вернешься жив-здоров, без стыда и со славой — накормлю тебя самым лучшим, самым отборным маслом весеннего, майского удоя.
Армянка всегда работала много, работала не покладая рук, но то была преимущественно работа для дома, для семьи; даже в колхозах еще оставалось до войны разделение обязанностей на «мужские» и «женские», и, например, полевые работы считались мужским делом, а те, что ближе к домашним, — на молочной, на птичьей ферме — женским. И что-то древнее, горькое, тысячелетие одной и той же судьбы дышало на вас из складок ее одежды. Тут был неизменный горький запах дыма из земляного очага — тонира, пропитавший каждую ее складку; и тяжелый запах земли от натруженных коричневых рук, которыми она месила кизяк, лепила нехитрое крестьянское топливо для зимы; и обязательно пронзительный овечий или коровий запах кислого молока, никогда, кажется, не исчезавший, никогда не выветривавшийся. Весь круг забот, весь тяжкий быт крестьянской семьи несла она в складках одежды; и эта одежда у бедняков не снималась по нескольку лет, высушиваясь, выгорая, испепеляясь на солнце, покуда не надевалась поверх нее новая. В Апаране до революции еще были старухи, умиравшие со следами той самой, истлевшей на теле рубахи, которую они надели на себя молодыми женщинами.