— И этот замок служил им местом встреч? — спрашиваю я.
— Возможно, не единственным, но самым важным, во всяком случае для писателей.
— А какие писатели-декабристы бывали здесь?
— Среди многих других — Пущин, Бестужев-Марлинский и Александр Одоевский, который был близко знаком с Грибоедовым и был личным другом Чавчавадзе.
— Нашло ли пребывание в Грузии какое-нибудь отражение в их произведениях?
— Почти все они писали о Грузии, о Кавказе.
— О Кавказе? Значит, только о красотах природы?
Зураб отрицательно качает головой.
— В своих произведениях они осуждали разбойничью колониальную политику царизма и требовали экономического и культурного развития нашей страны, о которой они писали с большой симпатией.
— Оказали ли эти произведения какое-нибудь влияние на Россию?
— Да. Русский критик Виссарион Белинский в свое время указывал, что благодаря Пушкину и декабристам "Южная Сибирь" стала для русских не только олицетворением неукротимой любви к свободе и неисчерпаемой фантазии, но и олицетворением бурлящей жизни и смелых мечтаний…
Музыкальное интермеццо
Из горного ущелья мы бросаем последний взгляд назад, на мерцающую в вечерних сумерках белоснежную вершину Кавказа. В одном селе, за рекой Иори, в стороне от шоссе, мы нанесли визит Тенгизу, хорошему знакомому Зураба. Визит не импровизированный, как объяснил мне Зураб.
На крытой террасе красивого одноэтажного дома собралась вся семья: Тенгиз, в белой рубашке и темносиних отутюженных брюках, худощавый, примерно 40-летнего возраста; его приветливая, очень застенчивая и несколько робкая жена Бэла; 16-летний сын Шота, который удивляет меня своим необычным почтением ко мне, и 11-летняя дочь Этери, светловолосая, как и мать, но вовсе не застенчивая, по крайней мере не настолько, насколько обычно бывают застенчивыми хорошо одетые девочки с косичками. "Симпатичная, гармоничная семья", — думаю я про себя, не подозревая, какие приятные сюрпризы подарит мне вечер в кругу этих людей.
Под лучами заходящего солнца мы моем на террасе руки под обычным для сельской местности ручным умывальником, напоминающим перевернутый ручной огнетушитель. Хозяйка дома предупредительно держит наготове мыло и полотенце.
Просторная, по-современному обставленная жилая комната, в которой — как можно предположить — нас ожидает празднично накрытый стол, встречает нас приятной прохладой. Половицы натерты добела и покрыты бесцветным лаком, стены покрашены легким слоем розовой краски и со вкусом украшены ярко-красным орнаментом, самим хозяином, естественно…
Тяжелые руки Тенгиза, спокойными жестами которых он лишь изредка подчеркивает свои слова, рассудительная манера говорить — вся его манера поведения позволяет судить о нем как о человеке, который с молодых лет зарабатывает на хлеб своими собственными руками. В течение вечера я узнаю, что по профессии он слесарь и в настоящее время находится на партийной работе, что, однако, не мешает ему, а, скорее, наоборот, — он подчеркивает это — обязывает его читать хорошую литературу. Наряду с грузинскими писателями, такими, как Казбеги, Лордкипанидзе, Думбадзе и Чиладзе, которые ему нравятся, он называет и русских авторов, книги которых — даже если они переведены на его родной язык — он читает только на русском. Приученный, будучи слесарем, к максимальной точности в работе, он и от литературы требует высочайшей точности.
— Я хочу воспринимать содержание книги так, как его представил сам автор, а не как переделал переводчик, — требовательно заявляет он.
Я могу понять желание Тенгиза читать книги на языке оригинала. И все-таки его несколько поверхностное суждение затрагивает мою профессиональную честь…
Мы долго — поглощая мастерски приготовленные и любезно поданные Бэлой горячие и холодные блюда — дискутировали о литературных переводах и об отношении к ним читателей. Разговор за этим гостеприимным столом принимает характер дискуссии, хотя темы во время застолья все время меняются, и мы говорим как об общих жизненных вопросах и мировых событиях, так и о философских проблемах.
Ситуация резко меняется, как только, к моему, но не Зураба, удивлению, приходит еще один гость: Отар. Едва только этот неуклюжий, с проседью и блестящими глазами, человек — если я правильно понял, он работает в Тбилисском оперном театре — сел за стол, как он уже был в курсе всех наших дел и сыпал лукавыми вопросами, забавными историями и шутками, так что смеялась даже застенчивая Бэла, и у всех сидящих за столом и принимавших участие в дружеской откровенной беседе резко поднялось настроение.