Подменыш и человек должны были прибыть в Норброк к этому времени. Я надеялась, что их поступки в замке не отразятся злом на мне раньше, чем я сообщу о новом титуле.
Я не могла избавиться от мыслей о моих гонцах, сталкивающихся с армией северников, идущих на юг, разозленных тем, что король рассказал девушке-подменышу.
Я могла лишь ждать.
Глава 31
Морвен
- Я не думал, что буду так рад дыре в полу, - сказал Глен, и я рассмеялась.
Дыра, о которой он говорил, была той, куда мы облегчались. Дыра была вырезана в камне в углу в темнице и, к моему удивлению, вела к подземной реке.
Было уже плохо попасть в холодную темную темницу, но могло еще и ужасно пахнуть отходами. Я была благодарна. Хотя мы не часто ходили в эту дыру. Королева Юна, похоже, собиралась заморить нас голодом.
Вода, бежавшая под землей, действительно, помогала. Она не только уносила отходы, а еще отвлекала нас своим шумом.
Мы сидели, прижавшись друг к другу для тепла, и я размышляла. Я представляла, как вода бежит по каменным туннелям днями. И вырывается где-то среди берегов, о которых любили рассказывать Малкольм и Бонни, или у Лох-Фай с Финнианом.
Сидя в тихой камере без окон или визитов стражи, мы не знали, сколько времени прошло.
Была лишь текущая вода. Доказательство, что жизнь вне темницы продолжалась.
- Думаю, через пару дней мы так отощаем, что спрыгнем туда, и нас унесет из темницы, - сказала я, и Глен рассмеялся.
Вряд ли мы бы туда пролезли. В лучшем случае, могла протиснуться только нога.
- С нашей удачей нас вынесет к Лесу фей. И мы не успеем моргнуть, как окажемся под чарами той феи.
- Но мы будем снаружи, - возразила я. – Поверить не могу, но я скучаю по ветру и дождю.
- Айе, и скучная жизнь на ферме отца уже не кажется такой скучной, - Глен вздохнул и сжал мою руку.
- Мы вернемся… - ответила я, не зная, обещаю или спрашиваю.
- Вернемся, - подтвердил Глен. – Как только пролезем в ту дыру.
Время шло, на второй, как нам казалось, день в темнице, мы проголодались. Я ловила себя на том, что представляла все, что осталось в наших сумках.
Булочки еще должны быть не сухими, и, если сосредоточиться, я могла представить, как впиваюсь в такую зубами. Мысль о сушеной засоленной говядине, лежащей где-то в замке, заставила меня сглотнуть слюну.
Наши желудки ворчали какое-то время, я прижала ладонь к своему животу и решила, что сильно похудела.
Вскоре стало сложно думать о минувшем времени, о голоде, боль в голове стала такой, что я не могла ее отгонять. Вода бежала под нами, но уже не успокаивала. Глен до этого в отчаянии пару раз ударил стену. Я не винила его.
Это было пыткой – быть так близко к воде, но не в состоянии выпить ее. Если бы в моем теле осталась хоть какая-то вода, я бы плакала. Во рту пересохло, губы так потрескались, что я сомневалась, что они когда-нибудь заживут.
Несмотря на пустые желудки и головные боли, мы с Гленом рассказывали истории, чтобы скоротать время. Мы говорили о пути, пытались вспомнить все детали на случай, если выберемся из темницы и сможем поведать семьям об этом.
Мысль о доме, о маме с папой, о братьях, бабуле и близнецах добавила головной боли, ведь я не могла позволить себе плакать.
Если мы умрем в темнице от голода, они не узнают, что с нами случилось. Я представила, как они дома поглядывают на дорогу, надеясь увидеть нас. И сдаются, поняв, что мы не придем домой.
Заметив мое мрачное настроение, Глен попытался взбодрить меня.
- Просто подумай о Финниане, и тебе станет лучше.
- Мысли о том, кого я знала две недели и раз поцеловала, не делают голод в темнице пустяком, - проворчала я, закатив глаза. Но я ценила его попытку.
- Он был привлекательным, - возразил Глен.
Я не ответила, а легла рядом с ним, похлопала с сочувствием по его животу, рычащему и жалующемуся.
Я с трудом проснулась позже. Каменный пол добавил боли спине, щека затекла от того, что была прижата к нему, пока я спала. Хуже того, бедра все еще болели от поездки со Стрижом.
Успокаивало только теплое тело Глена рядом. Я повернулась к нему, от движения все расплылось перед глазами.
Я пролежала пару мгновений и поняла, что чего-то не хватает. Голова больше не болела так, словно ее кто-то бил молотом. Вместо этого боль притупилась.
Я все еще хотела пить, но еда уже не так привлекала, как днем ранее. Если бы королева открыла дверь и бросила свежую буханку хлеба или мамино тушеное мясо, я бы даже не поползла туда.
Еда стала далеким воспоминанием, и я была убеждена, что продержусь без нее вечность.
- Я такая пустая, - пробормотала я, голос звучал хрипло, нарушая тишину.
- Я бы выпил свою мочу, если бы хоть что-то осталось, - серьезно ответил Глен.
- Если мы не умрем и этой темнице, я расскажу это твоим братьям.
- Доналу и Дугалу это ужасно понравится, - согласился он.
Мы лежали неудобно какое-то время, пока я не уловила, как грудь Глена дрожит под моей щекой. Он плакал.
Я смотрела на его чуть размытую форму в смятении, пытаясь разглядеть в темноте. Глен никогда не плакал. Порой плакал, ладно, но я не знала, что делать.
К счастью, он не ждал, когда я соображу, а подхватил к себе на колени и обвил руками.
- Мы умрем здесь, - прошептал он между хриплыми всхлипами.
Эта мысль не покидала мою голову с момента, как нас заперли в темнице. Вдруг стало так страшно, что я сама заплакала. Похоже, тело еще не окончательно засохло.
- Прости, что привела тебя сюда, - прошептала я.
- Я бы лучше умер от голода с тобой, чем кем-то еще, - сказал Глен, и я издала смешок.
Еще, наверное, дня два прошли так же. Глен то вредничал, то плакал, пока не устал и уснул. Я выплакалась и ощутила, что эмоции кончились. Я не могла найти энергию, чтобы чувствовать что-то, кроме сожалений.
Вскоре и я уснула. Странно, как мы уставали, ничего не делая.
На следующий день я разлепила глаза и не двигалась. Я ощущала рядом теплое тело Глена, и мне этого хватало.
Я лежала на спине, водила бездумно пальцами по холодному камню пол, слушала шум воды внизу. Я почти была рада.
Глен тоже взбодрился после подавленности прошлого дня.
- Они могут прийти за нами сегодня, - объяснил он, садясь рядом со мной.
Он поглядывал на дверь каждую минуту, говорил что-то об ослаблении пленников перед допросом. Я не пыталась следить за его мыслями.
Он прислонился к грубой стене и притянул меня, чтобы я сидела между его ног. Прижималась спиной к его груди.
Я позволяла двигать себя, как ребенка, моя голова прижалась к его плечу, я закрыла глаза.
- Устала, - хрипло прошептала я, губы трескались и кровоточили в новых местах.
Горло болело не только от нехватки воды, но и простуды. Как подменыш, я в детстве постоянно болела, один раз кашель был таким сильным, что папа бросил ферму и отправился в город за целителем для меня.
Голова казалась тяжелой, зубы стучали.
- Я расскажу тебе о деревне, пока ты отдыхаешь, - сказал Глен, обнимая меня, чтобы согреть.
3 ГОДА НАЗАД
- Я тебя ударю, если не перестанешь ходить, - возмутился Мунро, шутя лишь отчасти.
Мы были у стены, разделяющей наши поля от соседских. Малкольм перед нами расхаживал, казалось, часами. Только от наблюдения за ним я устала, а ему точно было хуже.
Малкольм замер, уставился на нас, словно только вспомнил о нас.
- У Бонни будет ребенок.
Мы с Мунро застонали.
Месяцами Малкольм радовался из-за ребенка. Пока у Бонни не заболел живот, пока не начались роды.
Мама выгнала нас из домика, сказала позвать маму Глена, Марту, и жену его старшего брата, Кейдит.