— Почему вы все время стоите у этой дурацкой стены и почему вы такой грустный? — спросила она, глядя ему в глаза. — Потанцуйте со мной.
Генрика охватил страх. Он оглянулся по сторонам — нельзя ли куда–нибудь скрыться. В то же время он отметил, что впервые на школьном вечере ему стало приятно. Заиграла музыка. Девушка взяла его за руку и повела на середину зала.
— Ну, смелее, смелее, — сказала она, улыбаясь и поощряя его. — Мне нравится, что вы такой медведь.
Она почти подтолкнула его, чтобы он начал танцевать. Он был в отчаянии, что она назвала его медведем и почувствовал себя еще более неуклюжим, споткнулся, чуть не упал и уже, было, решил оставить ее на середине зала и убежать, как вдруг она запрокинула голову — она была намного ниже его ростом — и сказала:
— Я видела вас на розыгрыше первенства Варшавы. В финале я держала за вас палец, и вы выиграли. Поблагодарите меня. Нет, нет, не так, поцелуйте руку. Вы действительно прекрасно играете. А я люблю мужчин, которые умеют сражаться и побеждать.
Генрик внезапно почувствовал, как исчезло все его смущение. Он сделал пренебрежительную мину, ему казалось, что он танцует великолепно.
— А, — сказал он, — что тут особенного! Не было стоящего противника. Извините, я уже второй раз спотыкаюсь. Это потому, что я ушиб ногу на хоккее и она меня подводит.
— Ничего, это пустяки. Поверьте, женщины больше любят таких мужчин, которые в обыденной жизни кажутся неуклюжими, а когда потребуется, так ой–ой–ой!
— Как вас зовут?
— Ванда. Вы любите стихи?
— Как можно не любить стихи? Без стихов человек стал бы диким зверем! — воскликнул он, хотя никогда не читал никаких стихов, кроме тех, которые надо было учить на уроках польского и которые ему чертовски надоели.
Ванда задумалась. Некоторое время она танцевала молча, опустив голову, потом снова откинула ее и сказала совсем просто:
— Вы так прекрасно и умно это сказали: без стихов человек стал бы диким зверем. Я никогда не смогла бы такое придумать. Кого из современных поэтов вы больше всего любите?
— Тувима, — ответил он. Это имя он часто слышал дома. Ванда слегка вскрикнула и сжала его руку.
— Невероятно! Какое удивительное совпадение. Именно Тувим самый любимый мой поэт. И знаете что? Больше всего мне нравится «Петр Плаксин».
Она продекламировала:
На станции Горькое Горе,
Где–то там, в мордобойском повете,
Телеграфист Петр Плаксин
Не умел играть на кларнете…
Правда, это прекрасно?
Генрик не ответил. Он задумался. В первый момент он собирался заявить, что это и его любимые стихи и что это еще одно ошеломляющее совпадение, но ему не хотелось больше лгать. Эти стихи ему действительно понравились, произвели на него впечатление. Какой–то телеграфист где–то там не умел играть на кларнете — ведь это абсолютная чепуха. Но почему же это производит на него такое впечатление? Может быть, просто Ванда так прекрасно их читает?
— Прочтите еще раз, — попросил он. Она посмотрела на него вопросительно, сомневаясь, не хочет ли он над ней подшутить. Его глаза не подтвердили этого опасения. Задумавшись, она помолчала немного, потом стала читать медленно, тихо, нараспев:
На станции Горькое Горе,
Где–то там, в мордобойском повете,
Телеграфист Петр Плаксин
Не умел играть на кларнете…
Качались лампионы. В больших окнах гимнастического зала отражались разноцветные огни. В темноте за окнами падал снег, Генрик был как в лихорадке. Первый раз в жизни он обнимал девушку.
Музыка перестала играть. Они остановились посреди зала. Мальчики и девочки смеялись, топали, били в ладоши, кричали «бис». Оркестр, состоящий из скрипки, рояля и ударных, заиграл снова. Генрик протянул руки. В эту минуту к ним подошел Стефан Малек. Это был товарищ Генрика, веселый мальчик с белым чубом, любимец класса. Он церемонно поклонился и сказал:
— Заботясь о твоей спортивной форме, уважаемый мастер, считаю своим долгом сменить тебя. Если ты будешь слишком себя утомлять и слишком много времени посвящать светским развлечениям, ты можешь не удержать в будущем году звания чемпиона Варшавы.
Он поклонился Ванде и, не успел Генрик раскрыть рта, как тот повел ее танцевать.
Ошеломленный Генрик стоял на середине зала. В одну секунду он лишился того, что казалось ему самым значительным из всего изведанного до сих пор. Он еще ощущал теплоту девичьего тела, которую почувствовал впервые. Стихи Тувима звучали в его ушах. Нежданное богатство и нежданная нищета, нежданная радость и нежданное отчаяние столкнулись друг с другом в гимнастическом зале, преображенном лампионами и игрой света в бальный зал. За окнами в темноте бесшумно падал снег.