Толстяк вернулся за стойку и замер там в прежней позе, как кукла в «Коппелии», после того как она виртуозно исполнила свой танец.
Зита набросилась на еду. Видимо, она была очень голодна. Генрик не успел съесть и несколько ложек, как она опустошила большую миску макарон с сыром, грудинкой и помидорами. Она залпом выпила стакан вина, Генрик выпил свой и снова налил из бутылки ей и себе. Зита осушила и этот стакан, отставила пустую тарелку из–под макарон и придвинула к себе рыбу. К еде у нее было деловое и серьезное отношение. Она, собственно, не ела, а принимала пищу. Как тюлень в зоологическом саду или грудной ребенок. Казалось, она забыла о Генрике и о перепалке, в которую еще минуту назад вкладывала столько страсти. Генрику расхотелось есть. Он отодвинул миску с макаронами, до которых едва дотронулся, придвинул тарелку с рыбой и стал лениво тыкать вилкой. Зита съела свою рыбу в таком же темпе, как макароны. Она снова залпом выпила стакан вина, поковыряла ногтем в зубах, причмокнула несколько раз языком, после чего закурила и в бессмысленной задумчивости, слегка скосив глаза, смотрела на дым, который старалась выпускать длинной полоской.
Внезапно она повернулась к Генрику, как будто вспомнила о его присутствии.
— Так что же? Что же в конце концов с этим Капри? — спросила она грубо и вызывающе.
— Капри как Капри. Благодарю!
— Вы сказали, что издеваются только глупцы и негодяи.
— Говорил. Но я не издеваюсь.
Генрик не издевался. Он сидел сонный, смиренный и безучастный. Ему хотелось вернуться к себе в отель и лечь спать. Зита налила ему вина, но сама больше не пила. Генрик сделал несколько глотков.
— Мне неприятно, — сказала Зита. Голос у нее был кроткий, даже нежный. — Мне так неприятно. Вы нехорошо ко мне относитесь. Несерьезно. Я действительно хотела узнать что–нибудь о Польше, а вы валяете дурака с этим Капри.
После стакана вина Генрик почувствовал приятное тепло и бодрость.
— Клянусь вам, — сказал он, — что о Капри я говорил совершенно серьезно.
— Но тогда что же это значит?
Генрик сел поудобнее и взял сигарету. Зита, выжидательно наблюдавшая за ним, поднесла ему огня. Он поблагодарил ее, потом потер рукой лицо.
— Когда–то, очень давно, — начал он, — я еще ходил тогда в школу, отец обещал, что на каникулы я поеду на Капри. Я мечтал об этом много месяцев, но вместо Капри в конце концов я поехал в маленький городок над Пилицей. Над рекой тишина и много зелени. Растут вербы и ивы. Над Пилицей все роднее и милее, чем на Капри, но я там все Время мечтал о Капри, а иногда, когда лежал на траве и смотрел в небо, представлял себе, что я на Капри. Порой я просыпался ночью и не мог заснуть, преследуемый мыслью, что мне нанесли страшную обиду и что я никогда ее не забуду. Там была девушка, в которую я влюбился. У нее были светлые косы, светло–голубые глаза и румяные щеки. Она работала в магазине и иногда ходила с портфелем по разбитой, грязной и мокрой улице. Но я представлял себе, что волосы у нее темные с рыжим отливом, вроде ваших, глаза черные и что ходит она по тропинке среди белых домов в садах, в которых дозревают лимоны, и несет на голове корзину, а руку держит на бедре. Я был влюблен в нее, но скрывал это, так как боялся, что она будет надо мной смеяться и тогда все рухнет и я не смогу больше мечтать о Капри. Потом было гулянье на открытом воздухе, и я решил, что на этом гулянье все ей скажу. Я пришел, а она стояла под деревом и, казалось, кого–то ждала. Она была в белой блузке, синей юбке, в туфлях на высоких каблуках, у нее было грустное лицо, а в волосах красный цветок. Я решил: «Она кого–то ждет, значит, все пропало», — и ушел. А уходя, подумал: «Моя любимая, моя любимая, если бы мы были на Капри, ах, если бы мы были на Капри, ты любила бы меня и ждала бы меня, а не кого–то другого». На следующий день я уехал в Варшаву, а через некоторое время она написала мне письмо, из которого я узнал, что она любила меня и что это меня она ждала тогда под деревом. Но было слишком поздно. А сейчас я здесь, и Капри в нескольких километрах от меня. Я могу сесть на пароход и через час быть там. Но не хочу. Я не мечтаю теперь о Капри, я мечтаю об ивах и вербах над Пилицей, о девушке с портфелем, со светлыми косами и голубыми глазами, которая идет по разбитой, грязной улице. Не хочу ехать на Капри, не хочу ходить по Капри только для того, чтобы тосковать по Бялобжегам над Пилицей и мечтать о гулянье с танцами на открытом воздухе, которое когда–то там состоялось и которое уже никогда не повторится. Вы хотели, чтобы я рассказал что–нибудь о Польше. Я рассказал. Вы поняли?