— Пожалуйста. Разумеется, туалеты я вам потом возвращу.
— Нет, это совершенные пустяки.
— Можете мне поверить.
— Есть о чем говорить! Мне будет очень приятно, если вы их оставите себе на память. — Если вы этого хотите.
По мере того как Зита становилась все более деловой, Генрика начинало охватывать какое–то неприятное чувство, какое–то беспокойство, перераставшее в липкий страх. Он жалел, что выпил столько вина и что затеял эту глупую историю. Но не мог уже отступить. И, хуже того, не хотел. Можно ли жалеть о том, что произошло, и одновременно хотеть, чтобы это длилось?
Но из таких вещей складывается наша жизнь.
— У меня есть замечания относительно деталей, — сказала Зита. — Мне кажется, что они не должны быть совершенно чужими, а так, как будто встретились на Капри через много лет. Когда–то они любили друг друга, но их разлучила слепая судьба. И вот они встретились совершенно неожиданно. Но если вы хотите иначе…
— Нет, нет. Разумеется, будет гораздо лучше и интересней так, как вы говорите.
— И потом, для чего она должна быть знаменитой балериной, а он известным кинорежиссером? Это мне совсем не нравится.
— А кто же они?
— Кто угодно. Разве это важно?
Генрик был восхищен великодушием Зиты, но хотел как можно скорее с ней расстаться. Все это начинало его мучить. Неприятное чувство росло и при этом смешивалось с каким–то непонятным очарованием, и это–то очарование было мучительным. Он вытащил пачку денег и медленно их пересчитал. Зита следила за ним, подняв брови.
«Омерзительная девка, — подумал Генрик. — Почему я впутываюсь в эту идиотскую историю? Почему я всегда впутываюсь в какую–нибудь историю?»
— Вот, пожалуйста, — сказал он. — Тут сто тысяч лир на расходы по представительству, как говорится.
Зита протяжно свистнула, а потом дернула себя за нос.
— Вы, кажется, и правда кассир, совершивший растрату. Вы что, ошалели? Даете мне такую сумму!
— Это на расходы по представительству. Я не хочу, чтобы вы в чем–нибудь себя ограничивали.
— Ну хорошо. — Зита послюнила пальцы и начала пересчитывать деньги с большой сноровкой. — Я потом представлю вам подробный отчет, подсчитаю все до последнего сольди.
— Зита, к чертовой матери, заткните наконец глотку! — Генрик ударил рукой по столу. Стакан опрокинулся, и вино разлилось.
Зита смотрела на Генрика широко раскрытыми глазами.
— Сумасшедший, — сказала она. — Настоящий сумасшедший. На другого я бы обиделась и ушла. Но на вас я не могу сердиться. Зачем вы на меня так кричите? Это вам совсем не к лицу. Я просто поражена. Если бы это был кто–нибудь другой, он давно бы уже лежал вместе со стулом на полу. Однажды я спустила с лестницы профессионального боксера–тяжеловеса за то, что он вел себя со мной недостаточно вежливо. Мне очень неприятно, и в этом виноваты вы.
Генрик поцеловал Зите руку.
— Не сердитесь. Я слишком много выпил. Я вас очень люблю. Не сердитесь, любовь моя. Вы же человек.
— Ладно, ладно уж. Так как же мы встретимся завтра?
— И, пожалуйста, никаких отсчетов. Истратьте все, эти деньги добыты нечестно, истратьте все, чтобы выглядеть как настоящая дама. Я хочу, чтобы вы выглядели как настоящая дама, — он снова ударил рукой по столу. — Хорошо. Но как мы встретимся на Капри?
— Итак, ровно в двенадцать на площади, вернее, на пятачке на Капри. Там стоят столы, а вернее, столики, там пьют кофе и аперитивы. Я буду сидеть за столом, вернее, за столиком, пить кофе и читать газету. Вы выедете на пароходе в девять часов утра, а я попозже. Пожалуйста, остановитесь в отеле, вернее, в отельчике «Беллисима». Это недалеко от порта, вернее, портика, не в самом Капри, а на Марина Гранде. На площади, а вернее, на пятачке. Оттуда вы поедете на автобусе, а вернее, на автобусике, потому что на Капри все маленькое. Ну что? Вам ясно?
Теперь она говорила тоном сведущего чиновника из бюро путешествий, и это несколько приободрило Генрика.
— Все ясно, — сказал он. И крикнул: — Пожалуйста, счет!
Толстяк за стойкой очнулся и посмотрел на Витторино, стоявшего все в той же созерцательной позе.
— Витторино! — воскликнул он с отчаянием и без всякой надежды быть услышанным.
Тяжело вздохнув, толстяк вышел из–за стойки и подошел к столику.
Это для парня, — сказал Генрик, добавляя к счету триста лир.
— Покорнейше благодарю! — воскликнул толстяк. — Но, честное слово, негодяй не заслужил этого. Витторино! — крикнул он. — Встань сейчас же, поблагодари синьора и проводи синьору и синьора до дверей.