— Нет. Это годится только для кролика. Еще, пожалуйста.
— Кролики не пьют граппы, — сказал бармен.
Он поставил перед Генриком стакан и наполнил его до половины. «Ваше здоровье», — сказал Генрик и протянул руку. В эту минуту начали бить часы на колокольне. Генрик повернулся и выбежал из бара.
На рынке изменилось не многое, только немцы перебрались со ступенек лестницы в кафе. Они сидели за пивом и очень тихо пели печальную песню, похожую на погребальную. В кафе сидело еще несколько человек, но Зиты среди них не было. Часы пробили двенадцать.
«Не приехала», — подумал Генрик.
Он услышал, что идет автобус, и побежал к остановке у самого входа на рынок, за колокольней. Автобус за углом ворчал, рассерженный крутым подъемом. Через минуту он появился и подкатил, пузатый, запыхавшийся. Вышли люди, среди прочих — американская чета в очках (другая, разумеется), но Зиты не было.
«Не приехала», — подумал Генрик. Ему стало грустно, ему даже показалось, что над ним витает призрак безнадежности.
Он возвратился на рынок. Там все еще сидели две элегантные американки с фотоаппаратами, которые перед этим сидели на лестнице. Они жевали резинку и рассматривали иллюстрированный журнал.
Но Зиты не было.
Часы на колокольне показывали три минуты первого.
«Только три минуты, — подумал Генрик. — Она может еще прийти. Придет обязательно. А если не придет?»
Он увидел перед собой пустыню. Абсолютную пустыню, абсолютную пустоту, которой, как утверждают ученые, в природе не существует. Ученые об этом ничего не знают. Но спросите обманутых любовников.
Генрик быстро побежал в бар у пассажа. На стойке стоял его стакан с граппой. Бармен улыбнулся ему.
— Я должен был на минуту уйти, — сказал Генрик. — Это бывает, — сказал бармен.
Генрик залпом выпил стакан и вынул сигареты.
— Хорошо пьете, — сказал бармен. — Это семидесятипроцентная граппа.
— У нас в Польше пьют крепкую водку.
— Поляки пьют здорово, — согласился бармен, улыбаясь, и протянул Генрику зажигалку.
«Она, наверно, уже приехала, — подумал Генрик. — Сидит в сторонке, там, немного позади, в тени. Пришла раньше двенадцати, вышла пройтись и запуталась в этих улочках».
Приятное тепло разливалось по телу. Он зажал сигарету в углу рта и с удовольствием затянулся. Это придало ему уверенности в себе и веру в удачу. Он заплатил и посмотрел на часы.
Было десять минут первого.
«Теперь пусть она немного подождет, — подумал он. — Пусть помучается от нетерпения и неуверенности».
Но он тут же встал и пошел к выходу. Когда он был уже в дверях, бармен крикнул ему:
— Мое почтение, мое почтение. Надеюсь, вы к нам еще заглянете!
— Простите, — Генрик остановился. — Я не попрощался. Я сегодня немного рассеян. Тут у вас на Капри так красиво.
— Это ничего. Это лучшее доказательство того, что вы к нам еще вернетесь. До свиданья.
В кафе немцы преодолели депрессию. Они не были уже задумчивы, как на лестнице, и не пели свою печальную песню, а снова рассказывали анекдоты, смеялись, хлопая себя по ляжкам и коленям. За столиком, где сидели две элегантные американки с фотоаппаратами, теперь появились еще два итальянских моряка. Американки не отличались красотой, хотя смеялись так, как будто были красавицами.
Но Зиты не было, и Генрику солнце вдруг показалось невыносимо жгучим, краски назойливо яркими, а миниатюрность всего окружающего — мучительным видением горячечного бреда. Он долго стоял без движения. Потом подумал: «Зачем я тут стою?» Он поднялся по ступеням, на которых сейчас уже никто не сидел, а только бегали дети, и пошел по направлению к извилистым улочкам. Он шел, опустив голову, и вдруг показался самому себе таким смешным, что расхохотался.
«В чем, собственно, дело?» — спрашивал он себя. Ведь они условились не совсем серьезно. Почему же он принимает все это близко к сердцу? О, это только по привычке. Как добросовестный актер — свою роль.
Вдруг он почувствовал усталость. Все это вместе взятое вовсе его не касалось, не имело с ним ничего общего. Он с нежностью подумал о своей комнатке в Варшаве. Вот он возвращается из министерства. Виктория подает ему обед, что–то очень вкусное, он ест, слушает радио, узнает, что там происходит на белом свете, ложится в постель, читает интересную книжку, например о каких–нибудь романтических приключениях на Капри, а перед тем как заснуть, думает; «Ну что ж, может быть, завтрашний день принесет что–нибудь необыкновенное».