— Но правда, лучше я тут подожду. — Идем, упрямец надутый, идем.
Она слегка подтолкнула его, и они пошли в сторону пансионата. Перед пансионатом стоял пожилой мужчина в ливрее, он был похож на камердинера из плохой пьесы в хорошем театре. Должно быть, он был близорук, потому что, когда увидел приближающихся Патрицию и Генриха, долго надевал и снимал очки, щурил глаза, пока с криком негодования не побежал к ним навстречу.
— Синьора Патриция, господи, что же это вы устраиваете? Синьор директор уже третий раз звонит из Милана, а я не знаю, что с вами, и должен выкручиваться. Вы не обедали и… Прошу прощения, — обратился он к Генрику, — но мне поручено опекать синьору Патрицию, и, клянусь вам, это не легкий хлеб.
— Я бы охотно вас заменил! — улыбнулся Генрик.
— Ну, правда, Эдуардо, не сердитесь на меня и не высмеивайте меня. Мне не два года.
— Если бы синьор директор хотел это понять.
— Пожалуйста, скажите отцу, если он еще раз позвонит, что приехал двоюродный брат Марты и я поехала с ним на Анакапри.
— Ах, этот синьор — двоюродный брат синьоры Марты! — Эдуардо почтительно поклонился.
— Подожди, — сказала Патриция, — я сейчас приду. — Она побежала в пансионат, и Эдуардо пошел за ней, что–то бормоча себе под нос.
«Вот как, — подумал Генрик, — капризная судьба превратила меня в двоюродного брата Марты».
Не прошло и пяти минут, как Патриция выбежала из пансионата. На ней было черное вечернее платье с большим вырезом, на плечах белая шаль, она бежала легко и, не останавливаясь, схватила Генрика за руку и быстро потянула за собой.
Добежав до кустов, она остановилась, обхватила голову Генрика обеими руками и начала целовать.
— Я так ужасно соскучилась по тебе, — говорила она между поцелуями. — Я думала, что не переживу одиночества, и проклинала эту глупую затею с переодеванием.
«Возможно ли, — думал Генрик, — чтобы нам когда–нибудь пришлось расстаться?»
Они шли по туннелю из роз в ту сторону, откуда пришли, но потом свернули направо и немного вверх, удаляясь от моря. Патриция взяла Генрика под руку. Она шла прямая, сияющая, чуть покачиваясь, точно в каком–то легком танце.
— Ты права, — сказал Генрик. — Можно вот так молчать, и это все равно, что говорить друг с другом.
— Правда? — Патриция прижалась к нему. — Но я все–таки хочу слышать твой голос. Скажи, куда это мы идем? Где ты живешь?
— В отеле «Беллиссима».
— На Марина Гранде? Что за идея?
— Так мне посоветовали. Но мне там нравится.
— Тогда, наверно, и мне понравится.
— Хочешь туда пойти?
— Еще бы! Ведь я должна увидеть, как ты живешь.
— А знаешь что? Давай поужинаем в «Беллиссиме», Хозяин очень хвалил свою кухню и был несколько разочарован, что я не собираюсь отдать ей должное.
— Отлично, великолепно.
Они шли кривыми улочками мимо вилл в сторону рынка. Когда они проходили мимо белого домика с большой верандой, раздался крик и к калитке, размахивая руками, подбежал пожилой господин.
— Шаляй, дорогой, любимый друг! — кричал он на бегу. — Все–таки вы пришли! Я знал, что я в вас не ошибся!
— Мы попались, — шепнул Генрик Патриции.
— Кто это?
— Здешний врач. Очень милый человек, но на что он нам?
Синьор Памфилони выскочил из калитки, упал в объятия Генрика, оттолкнув Патрицию, и только спустя минуту заметил ее.
— Ах, прошу прощения. Покорнейше прошу извинить меня за такое невнимание. Увы, у синьора Шаляя обо мне ужасное мнение — как о человеке грубом и невоспитанном.
Патриция снова взяла Генрика под руку: наклонив голову к его плечу, она улыбалась синьору Памфилони.
— Хотя вы и разлучили нас так стремительно, но на приятеля Генрика сердиться я не могу.
— На приятеля Генрика сердиться я не могу! — с восторгом повторял синьор Памфилони и от радости хлопнул себя по колену. — Вы не только самая красивая, но и самая очаровательная женщина, какую я встречал в своей жизни. А вы вдвоем, — воскликнул он с жаром, — составляете самую прекрасную пару в мире! И не откажете мне в том, чтобы зайти ко мне что–нибудь выпить и закусить.
Генрик сделал нерешительный жест. Патриция взяла его руку и погладила.
— Вы знаете, мы к вам зайдем, но немного позже. Потому что мы встречаемся очень редко, намного, намного реже, чем хотели бы. Нам нужно поговорить, я думаю, вы не обидитесь.
— Искренность! Откровенность! — воскликнул синьор Памфилони. — Вот черты настоящей дружбы! Приношу вам за это самую горячую благодарность, мои дорогие. На столе будет стоять хорошая закуска и вино не из худших. В какое бы время вы ни надумали навестить меня, я вас жду.