Ритм, ритм!
Будто к уху приложили подушку и колотят по ней деревянной скалкой. В центре зала откуда ни возьмись появились извивающиеся фигурки, затянутые во что-то блестящее. Они напоминали шелковичные коконы, только до чрезвычайности подвижные. Это были заводилы танцев. Возглавлял их небольшого роста молодой человек в полупрозрачной белой накидке. Серебряная ленточка стягивала его античную шевелюру. Он был похож на мотылька и Амура одновременно. Пока он солировал в центре зала, обнаруживая явную балетную выучку, его коллеги вытягивали за руки в круг первых танцующих.
Маленькая девушка с пышной гривой волос, похожая на пони, прогарцевала мимо меня, возглавляя змейку пляшущей молодежи. Я остался в одиночестве за своим столиком и стал медленно чистить апельсин, стараясь не смотреть в облицованную зеркальным стеклом колонну напротив, где делало то же самое мое старое и неуместное изображение. Оно мне не нравилось.
Носок моего ботинка предательски подрагивал под столом. По-видимому, молодым у меня остался только он. Ботинок прямо-таки рвался в бой. Но когда я представлял себя в этой молодой, беспечной, прыгающей толпе, томне становилось грустно. Я мог с грехом пополам изобразить лишь прыжки, но не молодость и беспечность.
Я никогда не был страстным любителем танцев. Между тем, когда я вспоминаю собственную жизнь, выясняется, что танцы занимали в ней определенное место. Мне удалось пережить танцевальные увлечения примерно трех последних столетий. Впрочем, как и любому человеку моего поколения. В шестом классе я посещал кружок бальных танцев, где нас учили светски подходить к даме и кивком головы приглашать ее на танец. В танце полагалось тянуть носочек и смотреть на даму с аристократической полуулыбкой.
Танцы были такие: мазурка, краковяк, падеспань, падепатинер, полька, кадриль, вальс… Кажется, еще что-то.
Вспомнил: менуэт и гавот.
Господи, как летит время! Менуэт и гавот!
Хотел бы я сейчас попробовать пригласить даму на гавот. Моя дочь и слова-то такого не знает.
Я взрослел, и сменяли друг друга танцевальные эпохи: танго, фокстрот, чарльстон, рок-н-ролл, буги-вуги, твист, шейк…
Если забыть об эстетической стороне бытовых танцев, то у них имеются следующие утилитарные цели: а) выработка танцующими координации движений; б) поддержание мышечного тонуса; в) времяпрепровождение; г) знакомство с партнером или партнершей, поддержание знакомства, ухаживание и т. п.
Что касается первых трех пунктов, то современные танцы дадут сто очков вперед танцам прошлых лет. Это трудная и опасная работа, требующая подготовленного костно-мышечного аппарата. Трясутся полы, гудят колонны.
В Америке на танцующих упал потолок. Мощность средней дискотеки равняется мощности колхозной гидроэлектростанции.
Но с последним пунктом заминка.
Вспомним, какие муки, какие страдания пережили мы в юности на танцах!
И из-за чего? Только из-за боязни пересечь зал, подойти к противоположной стене, у которой жались девочки, и с деревянным кивком пригласить на танец ту… Или даже эту.
Ноги становились как ватные, прошибал пот, в глазах толпились красные шарики, в ушах стучала кровь. И вдруг тебе отказывают! И ты как идиот возвращаешься к противоположной стене под огнем кинжальных взглядов всей школы. Ах, позор…
Или стоять в стайке подруг, мять влажный платочек, делать вид, что тебе безразлично, когда вокруг приглашают всех, кроме тебя, и краснеть, и слезы наворачиваются… Ах, обида!
Я уже не говорю обо всех переживаниях, связанных с тем, куда положить руку и в какую сторону двинуть ногу. Это неописуемо.
Этот священный ритуал приглашения, выбора, равносильного жизненному (так казалось), ритуал, породивший множество драм и неврозов, начисто изжит современным танцем.
Я не могу забыть одного паренька лет шестнадцати, увиденного однажды в Крыму. Мы отдыхали семьей в пансионате, расположенном вдали от шумного Южного берега, где-то между Севастополем и Евпаторией.
Там была открытая танцевальная площадка, над которой висел алюминиевый репродуктор-колокольчик. По субботам из него падала на площадку хриплая музыка, а отдыхающие с детьми от нечего делать толпились рядом. Почти никто не танцевал, за исключением группы молодых девушек и стайки детей, уморительно им подражавших.
Парень приходил из соседнего поселка один, вел себя скромно, стоял под ветвями акации, залитой электричеством южной ночи. Медленные танцы он пережидал, но когда колокольчик начинал ритмично содрогаться, он выходил на возвышение танцплощадки и начинал танцевать.