РД. Губерман какое-то время играл в АКВАРИУМЕ на барабанах? Где он сейчас?
БГ. В Голландии. Учится в консерватории.
Сева. Купил автомобиль за шестьсот гульденов, для того чтобы возить барабаны. Играет на джазовых сессиях. Очень доволен, сидит без копейки. Автомобиль за шестьсот гульденов — это как мотоцикл, самое дешевое средство передвижения.
БГ. Судьба Женьки очень хорошо иллюстрирует разницу между музыкантом и рок-н-роллером. Женька — музыкант. Ему достаточно играть что угодно и где угодно — были бы палочки под рукой. Его волнует только личная техника.
Сева. Он уже в восьмидесятом году был барабанщиком экстракласса, все хотели с ним играть, он был нарасхват. Постоянно он играл у Голощекина. А Петька Трощенков появился как двойник Губермана, он у Женьки учился и старался играть абсолютно так же. Помню, он устраивался на работу в шашлычную. Его спрашивают: «Как ваша фамилия?» — «Губерман», — говорит. «О! Губерман, как же, знаем…» — «Только я не тот Губерман, я Петр Губерман», — говорит он… Тем не менее взяли, потому что играл он тоже классно.
БГ. У человека, который будет все это читать, сложится впечатление, что все было очень просто: музыканты, тусовки, гитары, собирание денег, аппаратура — вот это и есть рок-н-ролл. А с рок-н-роллом это не имеет ничего общего. Просто люди принимают одно за другое. Если есть электрогитара и барабан — значит, это рок-н-ролл. Нисколько!.. В судьбе Марка Болана был период, когда он уехал во Францию, в средневековый замок, учиться у какого-то мага, волшебника. И пропал бесследно. Но он про это никогда никому не рассказывал. Потому что рок-н-ролл не снаружи, а внутри.
РД. Хорошо, давай попробуем поговорить о том, что внутри.
БГ. Говоря о рок-н-ролле, нельзя не говорить о религии по одной очень простой и очень атеистической причине. Религия — это жизнь духа, и рок-н-ролл — жизнь духа. Религии мы с детства были лишены. Рок-н-ролл являлся для нас единственной формой жизни духа. Рекшан это понимал, когда ему было восемнадцать лет, и перестал чувствовать, когда ему стало сорок. И потому он пишет то, что он пишет. А это была жизнь духа. Потому были хиппи, были разговоры о жизни, о любви, о религии, все друг друга понимали. И потому все лезли на эти сейшены, летели, как бабочки на огонь, сквозь всех ментов, через крыши, через женские туалеты… Потому что это было жизненно необходимо. Рок-н-ролл приводит к религии, потому что она эту жизнь духа объясняет, дает понимание, в отличие от рок-н-ролла, который ничего не объясняет. Религия — это объяснение, а рок-н-ролл — это сила. Многие люди этой силы ие понимали и ловились на пьянки, на наркоту, на девок, на все что угодно. Они принимали обстановку этого дела за суть, а суть не в этом, она — в духе, который все это наполняет, делает живым. Вот почему, когда наркотики подвели рок к самому порогу, все начали искать Бога. Все сразу нашли шаманов, Тибет, Шамбалу, гуру — кого угодно. Только потому, что рок-н-ролл будит в человеке дух. Мы многие годы оторваны от корней, лишены связи с корнями, с могучей и вечно живой народной традицией, как у нас любят говорить. Когда этих связей не осталось совсем, возник такой могучий голод, такая жажда, что люди взвыли волками. Но, вместо того чтобы жрать друг друга, они пошли назад и начали расти снова, используя все подсобные средства. Для того чтобы обрести сплоченность, обрести понимание и чувство друг друга, обрести ритуалы, которые все это помогают постигать, обрести чувство природы. Но рок-н-ролл, в отличие от истинно народной культуры, — вещь очень быстрая. Ритуалы и традиции меняются каждые две недели. Хотя основа остается одной и той же — поиск единения с Богом, с миром, со Вселенной…
Сева. Мы были абсолютно оторваны от окружающего нас мира, мы не знали ничего, и мы знали все. Потому что каждый звук, который мы слышали, каждая пластинка были знанием какой-то абсолютной истины, БГ. Все было так очевидно: на «Сержанте» Харрисон, ситар, Индия. Все знали, что Харрисон — бог. Значит, нужно читать индийские мифы, а потом пошло — дзен-буддизм, дао… Все началось с Харрисона.
РД. Интересно сравнить. Меж нами разница почти двенадцать лет. Как раз в те годы, когда вы открывали для себя БИТЛЗ, на меня обрушилась вся мощь неизвестной мне доселе русской литературы: Булгаков, Платонов, Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Заболоцкий, Зощенко… И это, вероятно, определило мою судьбу как литератора. БИТЛЗ я тоже слушал в те годы, но для меня эта музыка была приятна, не более. Я даже с джазом не связывал свое духовное становление, а уж с БИТЛЗ… Потом пошел самиздат: «Доктор Живаго», «Архипелаг ГУЛАГ», пошли собственные стихи и рассказы, которые по тем временам нельзя было напечатать. Но у меня был письменный стол, куда я мог складывать ненапечатанные рукописи. Песню в стол не положишь, ее трудно скрыть от ушей. И всегда могут найтись чужие уши… Как складывались отношения АКВАРИУМА с идеологической системой, царившей в те годы?