В чем дело? Ведь еще лет десять назад трудами некоторых социологов и музыкантов было точно установлено, что «рок-музыка в нашей стране не имеет социальных корней». Но вот парадокс: корней не было, а музыка цвела пышным цветом, нимало не заботясь о том, какое она производит впечатление на музыковедов.
Кое-кто еще пытался говорить о «западном влиянии», но теперь это было просто неумно. Количество стихийно возникающих групп исчислялось уже тысячами. Не получая ни моральной, ни материальной поддержки, молодые люди в Ленинграде, Свердловске, Вышнем Волочке, Чите обзаводились гитарами и сочиняли песни. Видимо, в этом была насущная потребность.
Они явно хотели что-то сказать. Но они говорили на своем языке, недоступном «взрослым». То есть слова, безусловно, русские, но вот понятия, мысли, чувства…
Пожалуй, все же были у этой музыки социальные корни. Иные, чем на Западе. Они обнажились лишь в последнее время, хотя видны были давно. Но раньше о них не принято было говорить. Интересно, что та рок-музыка, о которой мы ведем речь, находит отзвук прежде всего среди думающей, ищущей, интеллектуальной части молодежи. «Балдеющие» на дискотеках под музыку диско или поклонники итальянской эстрады просто не в силах войти в сложный мир песен АКВАРИУМА, им не может быть по душе резкость АЛИСЫ, вряд ли оценят они тонкую иронию песен Виктора Цоя, сарказм Михаила Науменко, интеллектуальное озорство СТРАННЫХ ИГР. Эта музыка не располагает к душевному комфорту, она остра и проблемна, хотя нечуткому, а точнее, нетренированному уху она кажется такой же, как музыка развлекательных коммерческих групп.
…В Белый зал Ленинградского дома самодеятельного творчества, что на улице Рубинштейна, потупив глаза, молча входили молодые люди. Многие были с цветами. По виду это была та же пестрая экстравагантная толпа рокеров, что на фестивале, но что-то отличало их от той праздничной публики.
У девушек на глазах были слезы. Тихо рассаживались по местам, ждали. Над низкой сценой висела фотография скрипача Саши Куссуля на фоне черно-красного полотнища с нарисованной на нем скрипкой. Этот двадцатитрехлетний музыкант ансамбля АКВАРИУМ нелепо, трагически погиб несколько дней назад. АКВАРИУМ впервые играл без него — концерт в его память. В зале были родители Саши.
Я знал этого необычайно чистого, светлого, скромного молодого человека, прежде всего, по записям и выступлениям группы, где его скрипка придавала музыке особую одухотворенность, тонкость, изящество; доводилось и беседовать с ним, поражаясь его глубокому для юного возраста взгляду на мир.
Выше всего в музыке он ценил Баха, сам работал в составе оркестра Театра музыкальной комедии, но его душа принадлежала АКВАРИУМУ, где он успел поиграть чуть менее двух лет.
Тот концерт прошел при полной, чуткой тишине зала, не прерываемый ни единым хлопком, ни единым возгласом, хотя музыканты играли и пели те же вещи, что на обычных концертах, когда их встречают бурей оваций.
Когда я думаю о том, что молодежь нужно не столько учить, сколько учиться у нее, я вспоминаю Сашу Куссуля…
Но чтобы делать то и другое, необходимо говорить на одном языке.
Вопрос: знает ли молодежь язык «взрослых»? Конечно знает и даже пользуется им. Но знаем ли мы язык «детей»? Увы, нет… Кто же виноват в этом? Может быть, «дети» его скрывают? Отнюдь. Они его совсем не стесняются, склонны даже бравировать им. Но мы, ревнители чистоты языка, когда-то населившие его словами типа «комдив», «начпрод» и «колхоз», затем прекрасно «ботавшие по фене», украсившие канцеляризмами и универсальным «в этом плане», — мы приходим в сильнейшее негодование, когда слышим в их языке перекочевавшие к нам английские слова «флэт», «хайр», «шузы» или вовсе уже дикие «подруб», «тусовка», «стеб».
Кстати, о стебе. Слово это и понятие, которое оно выражает, является одним из ключевых в молодежной культуре. Не зная, что такое стеб, можно легко впасть в ошибку и увидеть преступление там, где его нет. Например, приведенная выше песенка насчет тех, кто покоряет города «истошным воплем идиота», — это не глумление, не кощунство и даже не хулиганство, а просто стеб.