Но увы. Мы вышли на большой приречный луг, бестолково походили по нему, поглядывая на темневший поодаль лес, за которым прятались Девичоры, слушая невнятные нам обсуждения — угадывания дороги что‑то знающих Потупова и Саши, и, наконец, повернули назад. Виктор, чья чернявая крупная голова уже маячила где‑то далеко впереди, — он высматривал свои фотосюжеты, — привычно стал нас нагонять.
Вновь загудели моторы, побежали зеленые берега — левый, заросший ивняком, выгибающим свои легкие ветви у самой воды, правый, с невысокими кручами, с иногда мелькающими купами двух — трех уцелевших дубов, или вдруг темнеющий плотным молодым сосняком, а чаще головато — травянистый. Повывели давным — давно на Десне могучие леса, когда здесь действительно была «непроглядная страна». Уплыли они вниз тяжелыми плотами.
Плоты, которые Даниил Андреев провожал взглядом, гнали здесь еще до войны. Но и в прошлом веке чем торговал Трубчевск? Что грузили на бойкой пристани, где щурились купцы, покрикивали десятники? Лес, стройматериалы, деготь, конопляное масло да еще пеньку, серебристо — сероватую, считавшуюся лучшей в России. Отсюда уходили вниз по Десне, выплывали на Днепр тяжело груженные байдаки под парусом.
Мы плыли, но над нами все гуще и гуще сходились тяжелевшие, сбивавшиеся влажными клочьями облака. Закапавший дождь вдруг разошелся. Мы пристали к берегу, натянули тент. Под подтекающим тентом, поеживаясь от холодящих капель, распили бутылку джина, закусывая салом, изрядный ломоть которого прихватил у своей тетки Саша, и зеленым луком. А потом двинулись дальше. Но дождь не переставал, и где‑то рядом с Кветунью мы, повернув в старицу, вырулили к выстроившейся вдоль нее деревеньке Удолье.
Кветунь, встававшая над берегом старицы Десенки высокой волнистой грядой, место удивительное. В позапрошлом году я был в Кветуни. До нее от Трубчевска километров десять. В автобусе мы подъехали к порушенному монастырю. Его очертания лишь угадывались в руинах давнего запустения. Это был Спасо — Чолнский мужской монастырь, куда некогда приплыла на челне икона Пресвятой Богородицы. Челн с иконой чудесно плыл против течения и здесь остановился, ткнувшись в густые лозняки. Видевший это пастух взял икону, принес домой, поставил в божницу. Но утром икона исчезла. Он нашел ее на пеньке на том же берегу и поспешил рассказать о том деревенскому батюшке. На этот раз с крестным ходом отнесли икону в храм. Следующим утром иконы в храме не оказалось, ее обнаружили на том же пне. Обо всем узнал трубчевский князь, слегший в ту пору в опасной хворости. Икону доставили ему, и, помолившись перед ней, князь исцелился. Против памятного пня поставили часовню, потом деревянную церковь, а там и каменную. Так возник Спасо — Чолнский монастырь, основателем которого считается князь Алексей Никитич Трубецкой, умерший в 1683 году и покоящийся в родовой усыпальнице. Но есть сведения, что чолнская икона явилась куда раньше, тогда же, когда и свенская. А это 1288 год. Тогда еще, возможно, основался в Кветуни монастырь, начавшийся с земляной пустыньки.
Ни следа от тех древностей. И от пятиглавого собора Рождества Христова, в нашем еще веке возвышавшегося, — ни камушка. А собором, видным далеко снизу, с Десны, любовались — «нарышкинское барокко». И от кирпичных монастырских стен с башнями и бойницами не осталось почти ничего.
Не беден был монастырь, владевший деревнями, всяческими угодьями, полями, лугами, занимавшийся даже винокурением. Это в его саду вырастили дули, получившие золотую медаль на парижской выставке. Теперь в монастыре приют умалишенных — психодиспансер или больница, не помню. Ощущение тоски и неуюта усиливала погода начала ноября — выпавший снежок таял в грязных разводах. И несколько потерянно одиноких фигур качнувшихся в нашу сторону больных на убогом подворье с уцелевшей трапезной. Мы прошли через монастырь и, растянувшись вдоль раскисшей, отороченной снежной прерывистой белизной колеи, двинулись туда, где перед нами открылись могучие, поросшие травой холмы — курганы. Вел нас знаток — археолог, раскопавший в окрестностях чуть не две сотни курганов, старый музейщик, бывший режиссер гремевшего в Трубчевске до войны народного театра — восьмидесятипятилетний Василий Андреевич Падин. Споря с Всеволодом Левенком, исследовавшим кветунский могильник еще до войны и утверждавшим, что «Трубчевск возник там, где… стоит и ныне», Падин упорно доказывал, что вначале городище было в Кветуни, на неприступном крутом меловом мысу над Десной. Да и тысячелетний возраст Трубчевска официально утверждался падинскими стараниями.