Я поблагодарил Аугусто и попытался сунуть ему в руку несколько банкнот, которые были отвергнуты. Он проводил нас к большой красивой вилле, окруженной парком, позвонил в дверь и спросил у открывшей дамы, не разрешит ли она поставить у нее на ночь нашу машину. Дама, без лишних слов, показала нам отдаленный уголок парка, засаженный соснами, пальмами и бананами. Жюли начала хлопотать, устраивая бивуак.
Уже стемнело, когда я попросил нашего гида подвезти меня к лавке, где купил манговый сок и кое-какие припасы. Вернувшись, я увидел, что Жюли и Люк уже крепко спят в машине, наверное, переживая во сне все события этого знаменательного дня. Я и сам был измотан до предела. Вынув наш радиоприемник, я переключил его на короткие волны и поставил на крышу трейлера. Небо сверкало звездами. Именно здесь, в Тустепеке, хрипящий транзистор объявил мне о том, что президентом Франции выбран Франсуа Миттеран. Я взглянул на часы. Было 10 мая 1981 года. Мне до сих пор помнится доносившийся сквозь помехи голос Миттерана, одновременно взволнованный и уверенный; новый президент заявлял, что отныне «мы будем говорить на другом языке». В Париже царило настоящее безумие. Огромная толпа двигалась к площади Бастилии, скандируя имя Миттерана. Никогда еще, с мая 68-го года, страна не видела такого дружного народного ликования. Надежды на перемены к лучшему были так же велики, как и само событие. Впервые за все путешествие я затосковал по Европе. Как же мне хотелось шагать в этой толпе, принимать участие в этом торжественном празднестве! Я бесцеремонно растолкал Жюли. «Что… что еще стряслось?» — сонно спросила она. «Миттеран! Это Миттеран!..»
Проснувшись утром, мы пошли поздороваться с нашими хозяевами. Дама, открывшая нам дверь накануне, завтракала вместе со своим мужем. Он говорил по-английски и сказал, что приятно поражен нашим приездом в Тустепек, — это, мол, большая честь для их города. Жюли поведала ему о наших злоключениях, теперь уже смеясь над своими нелепыми страхами. «Да, страх тем и опасен, что возникает внезапно и лишает человека способности защищаться», — ответил он и добавил, что Жюли была не так уж неправа, выказывая беспокойство, особенно по поводу наших номерных знаков. Индейцы — и это вовсе не пустые россказни — готовы на все: на грабежи, насилие, похищение детей. Они живут у себя в горах в полной изоляции, действуют совершенно безнаказанно, и никто не осмеливается их трогать. В общем, если мы по-прежнему намерены ехать той же дорогой в Оаксаку, он рекомендует нам быть крайне бдительными. Жюли испепеляла меня гневными взглядами, как будто именно я населил эти непроходимые леса свирепыми аборигенами.
Наш хозяин оказался врачом, более того, хирургом. Он показал нам свою маленькую частную клинику, расположенную рядом с виллой. Медицина в Мексике находилась на пещерном уровне, и он видел только одно решение проблемы — приватизацию здравоохранения, которую и осуществлял в меру своих скромных возможностей. В Европе он никогда не был, но жаждал ее увидеть. Он спросил нас, дорого ли будет стоить такое путешествие. «Разумеется, дороже, чем поездка в Мексику, — ответил я, — но цены варьируются от страны к стране». А стоит ли посетить Венецию? Жюли пустилась в лирическое описание города влюбленных, которое он прервал, желая узнать лишь одно: дорогая ли жизнь в Венеции? А в Париже? А в Барселоне? Таким образом, мы перебрали чуть ли не все европейские города, стараясь расположить их по шкале стоимости жизни. Однако Жюли поспешила заверить наших хозяев, что, если им случится посетить Брюссель, они найдут самый теплый прием в нашем доме. И перед тем как распрощаться, записала им на листке бумаги наш адрес.