И тут я обнаружил исчезновение Жюли. Куда же она подевалась — может, поднялась в номер, чтобы отдохнуть? Напрасно я искал ее глазами, осмелившись даже подойти к игровым столам. Никого похожего на Жюли там не было. Я взял Люка за руку, и мы уже направились к лифтам, как вдруг я увидел Жюли, которая во всю орудовала рукояткой игрового автомата. Она так увлеклась игрой, что даже не заметила нас с Люком; впившись глазами в бегущие картинки на экране автомата, она ловко, как завсегдатай игорного дома, совала правой рукой в щель двадцатипятицентовые монетки. И вздрогнула от неожиданности, когда Люк бросился к ней, громко дав понять о своем желании принять участие в этом развлечении. Жюли с сияющим видом обернулась ко мне и гордо продемонстрировала свою сумку, полную монет. «Гляди, сколько я выиграла! Если так пойдет и дальше, здесь можно будет прожить бесплатно!» И в этот момент, как бы подтверждая ее слова, автомат с грохотом высыпал наружу целую кучу мелочи.
Нам захотелось есть, и мы пошли в ресторан казино — гигантский зал с самообслуживанием, где можно было вдоволь набрать себе чего угодно: овощей, мяса, колбас, пасты, риса, салатов и винегретов, майонеза и кетчупа, сыров, фруктов и пирожных, мороженого и крема «шантийи», и посетители этим широко пользовались. На стене висел плакат с призывом к клиентам: «Набирайте себе, сколько хотите, но ничего не оставляйте на тарелках, пожалуйста!» Я думаю, одна только служба утилизации отходов в этом казино представляла собой настоящий завод и требовала целой армии уборщиков. Мы безропотно встали в длинную очередь, толкая перед собой переполненные подносы. Жюли изумленно поглядывала на меня, словно спрашивая, откуда свалилось все это изобилие: никогда еще мы не встречали столь плодородной пустыни, способной накормить до отвала огромные стада тучных голодающих. Она гордо вытащила из сумки пригоршню выигранных «четвертаков» и заплатила ими за еду. Кассирша кипела от ярости, пересчитывая монетки.
Волосы Люка начали завиваться золотыми колечками, как у херувимов с картин эпохи барокко. Наш Люк… Сидя в своем креслице на заднем сиденье машины, он весело щебетал, когда на заре мы выезжали из отеля, снова пускаясь в дорогу через пустыню. Мы с Жюли дивились этому неумолчному лепету, похожему на журчание ручейка, бегущего по камушкам. Люк изобретал для нас особый интонационный язык, который заполнял тишину, как заполняют ее репортеры в ожидании события, заставляющего себя ждать. «Вас приветствует радио ‘Люк’, сейчас мы расскажем вам о мире, хотя пока смотреть особенно не на что!» Люк оживлял пустыню одним лишь своим присутствием. И этого нам было достаточно, чтобы чувствовать себя абсолютно счастливыми.
Мы свернули с хайвэя № 95 на узкую дорогу, которая спускалась к югу. Пейзаж менялся на глазах: каменная россыпь постепенно становилась охряно-желтой, а вдали вставали утесы причудливых очертаний. Мы пересекали границу, разделяющую Неваду и Калифорнию. Вскоре дорожный указатель известил нас о том, что мы въезжаем в Долину Смерти. Это было грандиозное зрелище: красные, искрошенные ветром скалы вполне сгодились бы для натурных съемок вестерна, правда, без ковбоев с мустангами. Мы и впрямь не встретили здесь ни души.
Хотя не было еще и девяти утра, жара уже навалилась на нас всерьез. Я боялся останавливать машину: вдруг мне потом не удастся ее завести, и мы застрянем на месте, под беспощадно палящим солнцем. Люк давно уже спал, и мы едва слышали его тихое, прерывистое дыхание. Жюли то и дело вытирала лицо мокрой салфеткой. Я чувствовал, что ее мучит страх. Сам я пытался сохранять внешнее спокойствие, особенно, когда она меня спросила, откуда взялось это название, Долина Смерти. «Не знаю, — ответил я, — может, здесь просто меньше живых, чем в других местах». И в самом деле, если не считать двух-трех грузовиков, нам больше так никто и не встретился.
Мы оба вздохнули с облегчением, когда после двух часов езды, показавшихся вечностью, увидели щит, почти обесцвеченный солнцем и ветрами и гласивший: «Thank you for your visit!» [38]. Значит, мы, посетители, покидали (да еще как охотно!) Долину Смерти, вызывавшую столь незабываемые ощущения. Жюли тотчас приободрилась, а Люк возобновил свой журчащий монолог так, словно и не прерывал его. Его тоже мучила жажда. Впереди показалась кое-какая зелень, вначале робко произраставшая в виде колючего кустарника. Затем по сторонам дороги гордо выстроились пальмы, и тут мы сделали остановку, чтобы насладиться их тенью, как даром небесным.