К концу дня Жюли выписали из госпиталя. Пока она лежала там, мы с Люком сели на автобус и поехали в аквариум посмотреть на белого кита, который плавал в отдельном бассейне. Огромная туша то исчезала в глубине, то выныривала на поверхность, взбаламучивая воду и выбрасывая вверх огромные фонтаны, приводившие Люка в полный восторг. Я рассказал ему, как кит проглотил Иону и как тот благополучно жил у него в животе, питаясь рыбой и планктоном, а кит ничегошеньки не знал об этом. В общем, кит стал для Ионы кем-то вроде мамы.
Вечером Жюли сказала мне с дрожью в голосе, что у нее больше нет сил продолжать путешествие. Она чувствовала себя опустошенной и частично даже виновной в случившемся. Мы проявили элементарную неосторожность и пренебрегли советами медиков. Она не упрекала меня ни в чем конкретно, ведь мы принимали все решения вместе. Но пересечь Канаду с запада на восток — нет, это немыслимо, на такое не отваживаются даже канадцы. Я знал, что настаивать бесполезно, Жюли не изменит своего мнения. «Ладно, мы решим завтра, — сказал я, обняв ее. — А теперь надо отдохнуть, ты должна выспаться, моя дорогая».
Ночью мне приснился кит, кувыркавшийся в волнах. Всякий раз, как он разверзал свою огромную пасть, оттуда вылетали десятки младенцев, которые тут же начинали плавать вокруг него, то и дело ныряя в море и выныривая обратно.
Что касается Жюли, то ей, по-видимому, приснились поезда. Во всяком случае, утром она заговорила со мной о трансканадском поезде, информацию о котором вычитала когда-то в своем путеводителе: это был Canadian Pacific Railway, комфортабельный экспресс, преодолевавший за четверо суток расстояние между Ванкувером и Монреалем. «Всего четверо суток? — переспросил я. — На машине это займет как минимум вдвое больше».
— Вот именно это меня и отпугивает. А ты поезжай на машине, если хочешь.
Последовала короткая дискуссия, касавшаяся судьбы Люка, чье общество мы стали оспаривать друг у друга: Жюли, ссылаясь на свое состояние, я — на невыносимое одиночество, грозившее мне во время этого восьми или девятидневного переезда.
Потом мы отправились на вокзал. Поезд отходил ежедневно в восемь тридцать вечера, и на сегодня еще оставались свободные места. Мы купили билет для Жюли. Я спрашивал себя, чем на самом деле объясняется ее решение ехать поездом — усталостью от непрерывных странствий или, что более вероятно, усталостью от супружеской жизни? Ибо вот уже шесть месяцев как мы с ней жили бок о бок, не расставаясь ни на минуту, терпя друг друга с утра до вечера.
Сцена на вокзале вылилась в мелодраму, какими изобилует кино: душераздирающее расставание женщины с возлюбленным, матери с ребенком; когда Жюли взяла на руки Люка, слезы хлынули из ее глаз с удвоенной силой. «Люк, возлюбленный мой!» — шепнула она ему на ушко, тогда как ее возлюбленным, вообще-то, был я. В общем, смятение достигло апогея — смятение чувств, как это всегда бывает при прощаниях и встречах.
И вот мы в последний раз видим Жюли за окном ее купе, и я не верю своим глазам: неужели она сейчас уедет от нас в этом великолепном голубом экспрессе с золотыми буквами «Canadian Pacific Railway» на вагонах?! Она машет левой рукой, а правой утирает слезы. Люк машет ей в ответ, я тоже. Начальник вокзала дает свисток, и поезд медленно, с адским грохотом, трогается с места. Мы с Люком бежим по перрону все быстрей и быстрей, чтобы не потерять из вида Жюли, которая высунулась из окна. Я кричу ей: «Pericoloso sporgersi!» [58], но тут поезд набирает скорость и с пронзительным гудком исчезает в ночной тьме.
Теперь я испытывал только одно желание — сесть в машину и попытаться нагнать поезд, чтобы встречать Жюли на каждой станции. Сверившись с картой, я увидел, что ближайшая остановка будет в Банфе, в районе Скалистых гор. Однако в этой гонке за поездом мне предстояло покрыть расстояние в восемьсот пятьдесят километров, а я не забыл, что, несмотря на новенькие тормоза, старичок «фольксваген» даже на ровной местности может ехать со скоростью восемьдесят восемь километров в час, не более. Может быть, поезд сделает остановку и раньше, в Хоупе или Камлупсе, но, пока я буду наводить справки на вокзале, он окажется уже далеко. Ладно, Люк, отправляемся в путь! Нам больше нечего делать в Ванкувере, тем более без Жюли. Снова зарядил мелкий дождичек: как говорили, самая привычная погода для Ванкувера, притом что здесь не бывает морозов, а это истинное чудо в Канаде, где температура иногда падает до минус тридцати, — самый подходящий климат для старых эскимосов, которые покидают свои иглу, чтобы отправиться умирать в Ванкувер, как другие старики едут оканчивать жизнь в Ницце или Майами.