После еды мы снова услышали характерные щелчки стопоров шпиля и, поспешив на палубу, принялись вращать барабан вместе с матросами, поскольку и нам хотелось принять участие в этом последнем усилии, которое должно было вырвать судно из его многолетнего плена. Это, однако, была небыстрая работа, и пока мы не торопясь двигались вокруг шпиля, я нет-нет да и поглядывал на девушку, налегавшую на рычаг рядом со мной. Лицо у госпожи Мэдисон сделалось строгим и торжественным, и я подумал, что для нее эти минуты действительно самые важные, ведь после стольких лет в затерянном и страшном краю, где она день и ночь грезила о большом мире (несомненно, представляя его в точности таким, каким он когда-то запечатлелся в ее детской памяти), ей предстояло наконец вернуться в него, жить в нем и на собственном опыте узнать, насколько он отличается от ее взлелеянной в семилетнем заточении мечты. Вот такими мыслями наделял я госпожу Мэдисон, поскольку мне казалось, что на ее месте я бы думал именно об этом; я даже сделал попытку — признаюсь, несколько неуклюжую — показать, что понимаю, какая буря бушует сейчас в ее душе. В ответ она подняла голову и улыбнулась весело и немного печально; наши глаза встретились, и в ее взгляде я прочел нечто совершенно для меня новое — такое, что мне вдруг сделалось жарко от щемящей боли и сладостного восторга, которые мое сердце молодого мужчины не замедлило истолковать единственно возможным образом; до этого я не осмеливался прислушиваться к его настойчивому шепоту, твердо зная только одно: без Мэри я сразу же начинаю томиться и тосковать, хотя нашему знакомству исполнилось едва несколько часов.
Все это длилось, однако, лишь несколько секунд; потом госпожа Мэдисон снова опустила взгляд и стала смотреть на свои руки, лежавшие на вымбовке шпиля. Мне захотелось сказать ей что-то теплое, дружеское, но мне помешал крик второго помощника, скомандовавшего: «Стоп выбирать!»; по этой команде матросы вынули вымбовки из гнезд шпиля и, побросав их на палубу, с громкими криками бросились к трапу, ведущему на наблюдательную площадку. Последовав за ними, мы с госпожой Мэдисон тоже поднялись на надстройку и увидели, что судно наконец вырвалось из цепкого плена плавучего континента и оказалось в полосе свободной воды между островом и границей водорослей.
Убедившись, что проклятая морская трава больше не удерживает корабль, матросы разразились неистовыми воплями, в чем не было ничего удивительного или странного: радость этих людей невозможно измерить обычной меркой; мы тоже кричали и смеялись вместе с ними, потом госпожа Мэдисон вдруг потянула меня за рукав и указала на ту оконечность острова, где подошва утеса выдавалась далеко в море. Посмотрев туда, я увидел, что из-за скального выступа показалась наша шлюпка, а еще мгновение спустя разглядел и боцмана, который стоял на корме с рулевым веслом и правил (очевидно, за то время, что я оставался на борту судна, он закончил ремонт). Матросы тоже увидели шлюпку и снова разразились громкими, приветственными криками, а кто-то побежал на нос готовить швартовый конец. Когда шлюпка подошла к кораблю почти вплотную, матросы перестали грести и, удерживая ее на месте, разглядывали нас с величайшим любопытством, а боцман, действуя с неловкой грацией, которая весьма ему шла, снял шапку и поклонился госпоже Мэдисон, а она дружески улыбнулась в ответ. Несколько позднее Мэри с очаровательной прямотой призналась мне, что боцман произвел на нее весьма благоприятное впечатление, хотя она еще никогда не встречала таких крупных мужчин; в этом последнем обстоятельстве я не находил ничего удивительного, ведь с той поры, когда Мэри вошла в возраст, в котором юные леди начинают интересоваться лицами противоположного пола, она видела только моряков из числа корабельной команды, а все они по стечению обстоятельств были мужчинами среднего роста.
Поприветствовав подобающим образом экипаж, боцман обратился ко второму помощнику с просьбой отбуксировать шлюпку на наветренную сторону острова, на что тот с готовностью согласился, ибо ему не терпелось воздвигнуть между судном и унылыми пространствами плавучего континента некую вещественную преграду. И вот, сдернув с утеса заблаговременно отвязанный боцманом перлинь, который упал в воду с оглушительным плеском, мы взяли шлюпку на буксир и повели вокруг острова, однако как только мы вышли из-под защиты утеса, то сразу начали ощущать противодействие ветра. Пришлось привязать к перлиню верп,[102] чтобы боцман вывез его дальше в море, после чего, выбирая канат, мы переместили судно на дальнюю сторону острова; здесь, в сорока саженях от берега, мы перестали верповать и встали на якорь.