Наконец и сам Закольев убедился, что его дочери в лагере равных не было — разве если не считать Королёва, который по-прежнему отказывался «впадать в детство» и спарринговать с ней. Но это было даже к лучшему — однорукий гигант, если его завести, мог запросто и убить, под горячую руку. Закольеву было достаточно и того, что он не лез к ней с другими целями, кроме поединка. По этой причине Закольев смотрел на такое своеволие сквозь пальцы, хотя это было явное неподчинение его приказу, по которому каждый из мужчин в лагере должен был спарринговать с атамановой дочерью. Но, в конце концов, он все это делал для Павлины. Он делал ради нее все.
И снова атаман Дмитрий Закольев проснулся в холодном поту после очередного кошмара. Крики умолкли только тогда, когда его глаза резко открылись. Но вместо кошмарного сна накатил холодный шепоток воспоминаний, чтобы тоже исчезнуть. Он потер лоб, словно стараясь стереть из памяти остатки образов, нарисованных кошмаром... голос старого соученика... лицо девушки, той девушки в казацкой станице... все тычут в него пальцем... день на лугу... появляется ребенок... вспышки, что наплывают одна на одну... и все из-за Сергея Иванова, зверюги,который убил его жену.
Он громко застонал, затем огляделся, в страхе, что его стон был услышан.
— Это сон, всего лишь сон, — пробормотал он и встал с постели, стараясь расходиться.
Скоро, уже скоро Сергей Иванов умрет от руки Павлины. Ах, скорее бы, скорее.
Стоя одна, в лесной темноте, и раздумывая над смыслом сказанных отцом слов, Павлина невольно теребила рукой медальон. Печально взглянув на ночное небо, она со вздохом подумала, что лучше бы отец не рассказывал ей про смерть ее матери или про ее задание. С этим заданием пришел конец и ее прежней, по-детски невинной жизни, вместе с которой исчезла и вера в то, что миром правят любовь и доброта. Да и Константин в последнее время как-то отдалился от нее, а тут еще это задание... оно, словно темное облако, закрыло прежде светлый горизонт ее будущего.
После того разговора с отцом редкие улыбки на ее лице лишь подчеркивали растущую меланхолию и решимость, что становилась все тверже — раз она приняла тот факел, что передал ей отец, она сделает дело отца своим собственным. Павлина знала, какими ужасными были ночи ее отца, его стоны и бормотание не раз будили ее среди ночи. Но теперь и она страдала от непонятных видений, которыми наполнились ее сны. Там, во сне, ей все виделась незнакомая и загадочная местность, то ли лес, то ли луг... печальное лицо женщины, которой могла быть она сама, только старше... губы этой женщины шевелились, но Павлина не могла разобрать ее слов. Иногда во сне она встречала и беловолосого человека, но всегда — спиной к себе, так ни разу и не увидев его лица.
Просыпаясь, она оказывалась в столь же непонятном мире. Теперь, когда ее тело стало наливаться, мужчины уже смотрели на нее другими глазами — в особенности Королёв. Из-за его взглядов у нее порой мурашки по коже бегали. Она с трудом выносила его присутствие, делая вид, что просто не замечает однорукого великана. До тех пор пока ее отец оставался главным в лагере, ей ничего не угрожает, в том числе и со стороны Королёва. С любым другим мужчиной она может справиться без особых сложностей, благо по бойцовскому мастерству в лагере ей не было равных.
Однажды, через несколько дней после того памятного разговора с отцом, Павлина уже было переступила порог своего дома, но случайно услышала, как Оксана в приглушенных тонах разговаривает с Еленой. Павлина остановилась и прислушалась.
— Да, атаман стал какой-то не такой... задумчивый, что ли… а тут еще одного из наших, Леонтьева, убили во время последнего набега… Ах, неужели эти набеги никогда не прекратятся? — сказав это, Оксана быстро добавила: — Поверь, я все это говорю потому, что беспокоюсь за нашего атамана.
— Да я-то что… — понурилась Елена.
Когда Павлина вошла, женщины быстро сменили тему, а вскоре Оксана заторопилась и поспешила уйти. Все в лагере изменилось — это Павлина и сама уже давно заметила. Люди сновали, словно тени, переговаривались шепотом, при встречах с ней притворялись любезными. Елена был особенно осторожна. Все чаще Павлина спрашивала себя: а действительно ли все они изменились или это просто у меня начинают на все открываться глаза?
Как-то давно, когда Павлина была младше, она спросила у Елены, зачем мужчины регулярно выезжают из лагеря. Ответ Елены был краток:
— Они несут патрульную службу по приказу царя.
Она хотела побольше расспросить об этом Шуру, но возможность для этого все никак не выпадала. Шура лишь почтительно кивала, когда ей случалось пройти рядом, но редко заговаривала с Павлиной, да и то обходилась парой слов. Тем больше было удивление Павлины, когда в один из дней старуха остановила ее с таким видом, словно ей самой хотелось поговорить с Павлиной.
— Что случилось? — спросила удивленно Павлина, но Шура только молчала и лишь просительно смотрела нее, не решаясь заговорить. — Шура, что с тобой? — переспросила Павлина.
Старуха медленно огляделась, направо, потом налево. Затем с трудом произнесла:
— Я была здесь... вскоре после того, как ты родилась. Это я тебя вынянчила.
Несколько ошарашенная этим вступлением, Павлина в нетерпении оборвала ее:
— Да, я знаю — ты мне столько раз рассказывала. Шура еще раз боязливо огляделась, затем прошептала:
— Павлина, ты ведь не выдашь меня, скажи? Не выдашь свою старую няньку?
— Ну о чем ты говоришь, Шура? Я не пойму, к чему…
Теперь уже Шура перебила ее:
— Ах, хочу тебе рассказать что-то, да как бы не накликать беду на свою старую голову. Но ты ведь меня не выдашь, особенно нашему атаману? Все, что я тебе скажу, — только для твоих ушей, договорились?
— Даже папке Дмитрию ни слова?
— Особенно ему, — ответила Шура. Ее била нервная дрожь, но неожиданно ее словно прорвало: — Все на самом деле не так, как тебе кажется, дочка. Эта родинка на твоей шее...
Павлина невольно прикоснулась к своей шее, где у нее краснело багровое пятно.
— Эта родинка? Такая же, как и у моего отца?
— Да... То есть нет! — в сердцах воскликнула Шура. — Никакое это не родимое пятно! Это ожог, от пламени — твои крики и до сих пор у меня в ушах...
— Что ты такое говоришь? — воскликнула Павлина громче, чем хотела бы сама. Но, когда она увидела перепуганное лицо Шуры, которое совсем побледнело от страха, ее голос смягчился. — Шура, ты говоришь что-то совсем непонятное...
Но Шура только бессвязно лепетала:
— Такая крошка... ты была такой маленькой, когда они принесли тебя. Такое милое дитятко... Ты совсем не такая, как он. Ведь он столько душ невинных загубил...
Шура не договорила — заметив, что к ним приближается один из мужчин, она заковыляла прочь, оставив потрясенную Павлину саму разбираться в том, что она только что услышала.
.42.
К лету 1909-го прошло уже больше года, как Сергей начал свои поиски, не найдя никаких сколько-нибудь надежных примет того, где мог скрываться Закольев. Ему не раз попадались обугленные развалины отдельных изб или хуторов, что вполне могло быть делом рук закольевской банды. Каждое такое место он наносил на карту, но никакого строго очерченного маршрута, которым он мог бы следовать, у него не получалось.
В одну из ночей ему даже приснилось, что они с Тайной, словно два маленьких пятнышка, не больше комара, перемещаются по огромной карте Малороссии, гоняясь за другим пятнышком, которое постоянно ускользало от них. Сергей проснулся в замешательстве. Он уже готов был поверить, что Закольев мог перенести свой лагерь в Сибирь или ближе к северным губерниям.
Нет, возразил себе Сергей, они непременно должны быть здесь, в этих краях, где продолжали свирепствовать гонения против еврейского народа. И все же Малороссия, протянувшаяся на тысячи верст с севера на юг и с запада на восток, устроила ему серьезный экзамен на выдержку и силу воли. С тем же успехом он мог пытаться отыскать монету, зарытую в лесу.