Пышные белые волосы и окладистая седая борода делали его
выше. Прежде Сергею никогда не доводилось встречать людей
такой духовной силы. Он был весь охвачен чувством благоговения
и духовного трепета.
—
Отец Серафим, возвращения которого ты так ждешь, — это я,
— мягко сказал старец и улыбнулся. — Но, по-моему, мы уже
виделись... в лазарете, не так ли?
Сергей прокашлялся, с трудом справляясь с голосом:
—
Да... да, уже виделись. Рад вас снова видеть, отче. Я хочу
просить вашего позволения остаться в этом скиту на зиму.
Отец Серафим закрыл глаза, сделал глубокий медленный вдох и
оставался в таком состоянии почти минуту. Наконец он открыл
глаза и сказал:
—
Обычно у нас так не заведено, чтобы миряне надолго
оставались в скиту. Но я обдумал твою просьбу. Можешь
оставаться у нас на зиму... возможно, не только на зиму.
Заметив, что Сергей украдкой поглядывает на гроб, старец
улыбнулся и сказал:
— Это ложе служит мне постелью, но также напоминанием, что
время, отпущенное нам Богом, должно проходить в трудах и
молитве, а не в праздности.
Сергей же решил, что это был не самый подходящий момент,
чтобы расспрашивать отца Серафима о великих бойцах, которые
могли найти приют в этом монастыре.
олучив разрешение остаться среди насельников уединенного
Пскита, Сергей стал жить одной с ними жизнью, аскетической
и созерцательной, питался простой растительной пищей, выполнял
свои несложные обязанности в скиту и дальше искал человека,
который никак не хотел объявиться первым. Случай продолжить
разговор с отцом Серафимом тоже никак не выпадал. Тот часто
2
6
отлучался из скита, врачуя больных в монастырском лазарете,
принимал в монастыре монахов для духовной беседы или молился
в уединении. Но даже в те нечастые дни, когда настоятель выходил
в общую трапезную, Сергей не смел обратиться к нему с вопросом
— так было заведено, чтобы в трапезной читалось Евангелие, и
Сергей не смел нарушить тишину. А другой возможности побыть
рядом с отцом Серафимом у него просто не было.
В те же редкие случаи, когда его отправляли с поручениями на
остров, Сергей продолжал присматриваться к монахам,
расспрашивать их о воине, который так умело скрывался — или
которого здесь не было вовсе.
Прошло еще шесть недель после их первой беседы с отцом
Серафимом, когда неожиданно для себя Сергей застал его в скиту
одного. Старец стоял в общей комнате и глядел в окно, за которым
открывался заснеженный лес. Сергей неслышно, чтобы не
потревожить раздумья старца, подошел к нему. Не решаясь
заговорить первым, он посмотрел в окно и тоже застыл в
молчании, словно глядя глазами старого монаха на изумрудно-
зеленые ели, мелкий кустарник с ярко-красными ягодками,
присыпанный белым снегом...
Вздрогнув, он увидел, что монах уже удаляется.
— Отче! Отец Серафим! — окликнул он его, поразившись, как
звонко на этот раз звучал его голос.
Старый монах обернулся:
—
Да, Сережа?
—
Я все хотел спросить вас, да только не знал как. Вы ведь здесь
уже довольно давно, правда?
Монах кивнул.
—
Что ж, раз так... возможно, какое-то время назад... год или
больше... Может, вам встречался на этом острове человек,
паломник или монах, который некогда был великим бойцом?
Человек, которого можно было назвать Мастером?
Под непонимающим взглядом старого монаха Сергей внезапно
почувствовал себя полным глупцом.
2
6
—
Боец, ты говоришь? Солдат? — наконец переспросил старец. —
Я стараюсь не иметь ничего общего с такими людьми.
Извинившись, он поспешил уйти.
После этого разговора Сергей окончательно отчаялся найти на
острове того, кого так долго и упорно искал. Тем не менее весь
остаток зимы он провел в скиту, прилежно исполняя свои
обязанности и стараясь по возможности прислужиться братии.
Вместе с ними, как было заведено, дважды в день садился за стол в
трапезной, разделяя их нехитрую снедь — хлеб, овсянку, картошку
и овощи, иногда рыбу и травяной чай. По праздникам у них бывал
настоящий чай или квас, который монахи делали из черных
сухарей. Это была простая жизнь, простая и суровая, но как нельзя
лучше подходившая для созерцания и тренировок.