стариком Егорычем. Теперь приходилось следовать режиму, и Павлина не могла, как прежде, дни напролет гулять с
Константином, разве что ей удавалось ускользнуть от своего наставника, когда тот давал передышку своей маленькой
ученице. Но тем больше они ценили время, проведенное вместе.
Константин тоже повзрослел и на многое смотрел по- другому. Его
острый ум жаждал перемен, новых впечатлений, и эта жажда становилась все
нестерпимей. То, что было не по силам остальным лагерным мальчишкам, он щелкал как орехи. А чего понять не мог, о
том догадывался. Он хотел учиться, приставал к взрослым, брал от них то, чего они еще не успели забыть. Так, один из
старших, польщенный вниманием мальчишки, растолковал ему алфавит. А дальше Константин сам выучился читать.
Еще раньше он успел припрятать для себя несколько книжек. Он нашел их в груде ненужного хлама, отнятого у людей,
которых в лагере называли «жидами».
В одной из этих книг рассказывалось о путешествии за океан, в страну, что так необычно называлась — Америка.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. МОНАСТЫРСКИЙ ОСТРОВ
,9
Страница за страницей Константин проделал свое путешествие по книге. Затем он прочитал ее еще, и еще раз. Автора
книги звали Абрам Чудоминский. Неужели, вдруг подумалось Константину, и в его жизни может настать такой День,
когда и он сможет отправиться, на огромном корабле через океан, в эту чудесную страну. Ах, вот бы встретиться с
человеком, написавшим такую замечательную книгу, — вздыхал Константин.
Чтобы никто не мешал ему читать и мечтать, Константин нашел
для себя тайное место — маленькую пещерку возле самой
вершины водопада. Он своими руками расчистил ее от прелой
листвы. Со временем он показал свое укрытие Павлине. Теперь у
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. МОНАСТЫРСКИЙ ОСТРОВ
,12
них было свое место, где они могли беспрепятственно встречаться,
когда выпадала свободная минута. Они перешептывались и тихо
смеялись, отгородившись в своем укрытии от всего мира. А еще он
читал ей вслух из своей любимой книжки, водил ее пальчиком по
буквам и показывал, как из этих букв складываются целые слова.
ежду тем наступил 1900 год. А с ним в закольевский лагерь
Мпрокрались неизвестные прежде сомнения и тревоги. Кое-
кто из мужчин, прежде религиозных, а теперь по-детски
суеверных, стал всерьез подумывать о спасении своей души. Со
сменой столетий, боялись они, наступит и Судный День. Было
время, когда они считали убийство евреев делом праведным, но
кровь и крики несчастных жертв, что непрерывно преследовали их
в ночных кошмарах, все больше тревожили их. Один только
Королёв спал спокойно.
Закольев же по-прежнему держал своих людей в ежовых
рукавицах. Время от времени он устраивал показательные
расправы над теми, кто осмеливался оспаривать его власть. Но мог
быть и демонстративно снисходителен к тем, кто умудрялся
вымолить прощение. Перепады в настроении атамана держали весь
лагерь в постоянном страхе. Но эта неопределенность и была
опорой его подлинной власти над своими людьми. Королёв был
куда более скор на расправу, но такого непредсказуемого человека,
как атаман Закольев, в лагере не было. Никто — ни мужчины, ни
женщины, ни дети не знали, что взбредет ему в голову в
следующую минуту.
Один из таких случаев произошел в лагере буквально накануне
нового года. Как-то одного из лагерных старожилов по фамилии
Бруковский по пьянке прорвало: не разбирая слов, он ревел, что
такого психа, как их атаман, давно пора гнать поганой метлой.
Разгорячившись, добавил, что из него получился бы вожак не
хуже, если не лучше. Может быть, он надеялся, что его дружки
поддержат его, но никто даже слова не проронил. Константин тоже
был свидетелем этого разговора. Он только усмехнулся криво,
когда те храбрецы-мужчины, которые только что похвалялись
своим геройством, теперь молчали, опустив головы. Каждый делал
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. МОНАСТЫРСКИЙ ОСТРОВ
,13
вид, что ничего не слышит, в надежде, что гроза обойдет его
стороной.
Как Закольеву удавалось узнавать все, что говорилось или
делалось в лагере, для всех было загадкой. Не зря даже
поговаривали, что атаман умеет читать чужие мысли. Не стала
исключением и пьяная похвальба Бруковского. Те, кто слышал ее,
теперь места себе не находили от тревоги. И, как оказалось, не зря.