Толстой оказался выше религиозных предрассудков. Ситуация хождения в чужие страны не привела его к духовной изоляции. Внутренний мир путешественника открыт к восприятию всего нового, незнакомого, непознанного.
Автор путевых записок во многом ориентировался и на жанр статейных списков: произведение создавалось как отчет о путешествии, отсюда строгая система подневных записей, констатирующий тип повествования и «приказной» стиль речи, особенно в очерках о встречах и беседах с представителями светской и духовной власти, отсюда и включение в книгу текста документов (царского указа, «проезжей» грамоты, свидетельств и аттестатов).
Обилие естественно-научного материала в произведении Толстого, широкий диапазон сообщаемых автором сведений из области социальных отношений, экономики и торговли, военного дела и медицины, образования и искусства, позволяют видеть в этом сочинении прообраз жанра «ученых путешествий» нового времени.
Как всякое оригинальное, новаторское по характеру произведение, путевые записки П. А. Толстого стоят вне привычных жанровых форм и систем. Являясь памятником документально-художественной прозы петровского времени, они закладывают основы жанра путевого дневника, над развитием формы которого позднее работали Д. И. Фонвизин, Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин. Ансамблевый характер жанра путевого дневника способствовал тому, что произведение Толстого — итоговое в истории древнерусской литературы «хождений» — стало своеобразной «художественной лабораторией» новых жанровых форм: «портрета», «пейзажа», «научного описания», «эстетического трактата» и других «малых» жанров, обретших самостоятельность во второй половине XVIII века. Разнородный материал в произведениях путевой литературы объединяли общность идейно-художественного замысла, принцип пространственно-временной последовательности в изложении событий, личность автора-героя.
Главная целевая установка путешествия Толстого, в отличие от паломнической литературы, заключалась не в приобщении к религиозному опыту прошлого, не в «восхождении души по лестнице добродетелей», проповедуемых церковью, а в образовании ума и сердца, в воспитании нового, светского по своим воззрениям человека. Высокая самооценка личности, осознавшей свой творческий потенциал, приводит к разрушению традиционного «дуализма» в изображении автора и героя, когда «худый и многогрешный человек» описывал хождение по святым местам как подвиг приобщения к миру сакрального.
В герое произведения Толстого нашла отражение лучшая часть авторского «я», и прежде всего его национальная гордость, о чем свидетельствовали даже мелочи быта: до, конца путешествия он не сменил русское платье на иноземное, саблю на шпагу, как делали другие «вояжеры». Однако, вернувшись в Россию, Петр Толстой одевался как «западник», ходил в парике, камзоле, шелковых чулках и башмаках с пряжками, демонстрируя свою приверженность петровским преобразованиям.
В путевых записках перед нами проходит процесс становления и развития взглядов «русского европейца». Но, в отличие от путешествовавшего по Европе спустя сто лет Н. М. Карамзина, П. А. Толстой не воспользовался «маской необразованного скифа» для своего героя, который осознает важность выполняемого государственного поручения, выступает одновременно в роли ученика и учителя, обретая духовный опыт и делясь им с соотечественниками[488].
Герой Толстого — цельная натура, которая не знает сомнений, внутренней борьбы, духовных кризисов; это человек, не переступающий границы разумного, не знающий разлада между долгом и чувством. В реальности путь становления проевропейской ориентации автора путевых записок был сложнее. Если формирование взглядов Петра I на будущее России проходило под влиянием Ф. Лефорта и П. Гордона, общения с обитателями Немецкой слободы, ранними поездками в Европу, то Толстой только в весьма преклонном возрасте осознал необходимость «европеизации» русской жизни. Видимо, этот процесс проходил у Толстого мучительно, ибо он не мог забыть гонений, которым подвергались на Руси «латинствующие», и только путешествие по Европе убедило его в правильности и исторической перспективности выбранной им позиции в стане «птенцов гнезда Петрова».
488
См.: