– Я выиграл! – Он с улыбкой сбросил фишку Кишана с доски и провел свою в дом. Потом откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки. – Я же говорил, что никогда не проигрываю в пачиси!
Прошло больше месяца с тех пор, как мы освободили Рена из лагеря байга, где его держал в заточении и пытал Локеш, и ровно три недели после моего ужасного дня рождения, а жизнь продолжала оставаться сплошной мукой. Несмотря на то что я дала Рену свой дневник и извела всю муку в доме на выпечку знаменитого маминого печенья с двойным шоколадом и арахисовым маслом, он так меня и не вспомнил. Видимо, амнезия была как-то связана с Локешем. Так или иначе, теперь мы были вместе, но не вдвоем.
Но я все продолжала надеяться, что он каким-то чудом вспомнит наше прошлое, и была полна решимости вернуть ему память. Даже если Рен никогда уже не станет моим, я дала слово отыскать два оставшихся дара Дурги, чтобы исполнить пророчество, разрушить проклятие тигров и позволить обоим принцам снова стать обычными людьми. Самое меньшее, что я могла сделать для любимого мужчины, – не предать его.
Но проводить день за днем рядом с Реном, оставаясь для него чужой, было все труднее. Мистер Кадам всеми силами пытался меня отвлечь, Кишан, брат Рена, уважал мои чувства и вел себя как преданный друг, хотя каждый его взгляд и каждое прикосновение говорили о том, что он по-прежнему хочет большего.
Мы с Реном не знали, как вести себя друг с другом. В итоге все четверо боялись вздохнуть и жили в постоянном ожидании чего-то – все равно чего. Порой казалось, что лишь присутствие Нилимы, пра-пра-праправнучки мистера Кадама, заставляет нас есть, двигаться и не сходить с ума.
Как-то раз, после одной особенно щедрой на слезы ночи, я зашла в павлинью комнату и обнаружила там мистера Кадама. Он читал книгу в мягком свете настольной лампы. Я села на пол рядом с ним, положила голову ему на колено и заплакала. Он, как всегда, стал гладить меня по спине, тихонько напевая индийскую колыбельную. Наконец я успокоилась настолько, что смогла поделиться с ним своими страхами. Я сказала ему, что Рен, должно быть, навсегда для меня потерян, и спросила, может ли разбитое сердце исцелиться.
– Вы уже знаете ответ на этот вопрос, мисс Келси, – ответил мистер Кадам. – Скажите, когда Рен был с вами, ваше сердце было целым и счастливым?
– Конечно.
– Значит, смерть ваших родителей не искалечила его настолько, чтобы оно не смогло любить Рена?
– Нет… Но ведь это совсем другая любовь!
– В чем-то другая, а в чем-то та же самая. Ваша способность любить осталась прежней. Вы ведь и сейчас любите своих родителей, правда?
– Конечно.
– В таком случае я осмелюсь предположить, что страдаете вы не от сердечных ран и не от омертвения сердца, а лишь от разлуки с любимым.
Я посмотрела на мудрого индийского бизнесмена и тяжело вздохнула.
– Знаете, как больно страдать от разлуки с любимым, когда он стоит рядом, в той же комнате!
– Понимаю, – не стал спорить мистер Кадам. – Возможно, будет лучше оставить все как есть.
– То есть отпустить его?
Он похлопал меня по руке, надолго задумался, потом неторопливо заговорил:
– Один из моих сыновей как-то поймал птичку со сломанным крылом. Он очень хотел ухаживать за ней, заботиться и навсегда оставить у себя. Настал день, когда он принес птичку мне. Она была мертва. Сын объяснил, что птица поправилась и захлопала крыльями. Но он испугался и поймал ее, чтобы она не улетела. И нечаянно стиснул так крепко, что она задохнулась.
У птицы был выбор: остаться с моим сыном или улететь на свободу. Любая из этих дорог могла иметь счастливый конец. Да, птичка могла улететь, и мой сын грустил бы, но он вспоминал бы о ней с улыбкой. Вместо этого он пережил страшное горе, был потрясен смертью своей любимицы и долго не мог прийти в себя.
– Значит, вы все-таки советуете отпустить Рена?
– Я говорю лишь… что вы почувствуете себя лучше, если он будет счастлив.
– Да уж, я вовсе не хочу задушить Рена в объятиях! – Я вздохнула и поджала под себя ноги. – Но избегать его мне тоже не хочется. Мне нравится быть рядом, к тому же, если я отдалюсь от него, как мы сможем выполнить задания Дурги?
– Если позволите, я посоветовал бы попытаться стать друзьями.
– Но он всегда был моим другом! Вы хотите сказать, что если мне удастся вернуть хотя бы эту часть Рена, я не буду чувствовать, будто потеряла все на свете?
– Именно так, мисс Келси.
«Стать друзьями? С Реном? – размышляла я, поднимаясь по ступенькам в свою комнату и на ходу выплетая ленту из косы. – Пожалуй, кое-что все-таки лучше, чем совсем ничего, тем более что этим ничего я сыта по горло».