Потом вместо верёвки мы использовали резиновые канаты (амортизатор), а в носу планера появился капот — проще говоря, фанерный футляр с плоским верхом, он закрывал мои ноги и руки, а я старался — если успевал за короткий полёт — сохранять верх капота в горизонтальном положении, что свидетельствовало о наиболее выгодном расположении в пространстве всего летательного аппарата.
Когда высота полёта позволяла делать отвороты вправо и влево, я начинал следить за координацией рулей, то есть за тем, чтобы темп разворота соответствовал крену. Это было сравнительно просто: скажем, взлетел с высокой горки и разворачиваюсь влево, если при этом встречный воздух больше задувает в левую («внутреннюю») щеку, надо либо увеличить крен, либо больше нажать левую педаль руля поворота.
Иначе разворот получится «блинчиком».
Зимой было потруднее, особенно в мороз: лицо грубело, и чувствительность щёк подводила. Но вскоре появились приборы…
В те далекие годы мы мечтали о высоте. В августе 1935 года я с группой своих курсантов взобрался на вершину Столовой горы, что близ города Орджоникидзе, в Северной Осетии.
Разобранный планер мы доставили на скалистую высоту 3005 метров. На вершине сохранились остатки маленькой часовни — гора когда-то считалась священной. Написали свои имена, записку вложили в пустую консервную банку и закопали. Надеялся я стартовать 18 августа, в День авиации. Но прошло два дня — погода становилась всё хуже и хуже… Первым же утром горцы, помогавшие нам, и проводник исчезли. Чтобы оправдать себя, они распустили слух, будто я полетел и разбился. Это попало в печать. Мы слушали сквозь облака шум низко летящих самолётов, но не подозревали, что весь аэроклуб разыскивал моя останки.
— Боги разгневались на него, — оправдывались сбежавшие горцы. — Нельзя безнаказанно осквернять священное место!
16 августа прояснилось. Но и надежды на устойчивую хорошую погоду никакой, и я решил лететь, не дожидаясь праздника. С трудом натягивали амортизатор мои немногочисленные курсанты. И всё же я полетел.
Я парил над городом около часа на высоте 3,5 километра, любуясь Кавказским хребтом и Дарьяльским ущельем. Но пришлось взять курс на аэродром… Перед уходом суеверные горцы от имени аллаха проткнули посохами крыло моего планера в нескольких местах. Как могли, мы залатали дыры, используя даже носовые платки. Не все латки выдержали. Когда я приземлился — половину их уже ветром сдуло…
Лет через тридцать я прилетел в Орджоникидзе, в места моей юности. Небо разрисовывали реактивные самолёты, и никто теперь не обращал на них внимания.
Когда-то я высматривал в небе парящих птиц и устремлялся к ним — раз они кружат, распластав крылья, значит, там есть восходящий поток воздуха, который «вознесёт» и мой планер. Они охотно принимали меня в свою компанию, я слышал их дружелюбный клёкот. Нынче же не всегда увидишь из пилотской кабины даже перелётных птиц: они сторонятся постоянных трасс Аэрофлота и внесли поправки в свои вековые маршруты. Это заметили многие пилоты…
Году в 1954 или 1955 степной орёл грудью встретил самолёт Ил-14 и, погибая, смял коробку зажигания — контакты разомкнулись, и двигатели смолкли. Пилотам удалось сесть на речную гладь у самого Волгограда, отделались купанием и стали героями дня: об этом писали газеты.
Тоже редкий случай, но для меня тот крылатый богатырь был последним из могикан. Он пытался мстить людям, думалось мне, завоевавшим и его владения, покорился, но смириться не смог. Когда человек начинал приближаться на смешной коробке из жёрдочек и крашеного полотна, орёл снисходительно отворачивался. Когда безусые мальчишки принялись выписывать «мёртвые петли», он уже едва скрывал ревность. Но при появлении в небе крылатых машин из металла, стремительных, грохочущих и распространяющих далеко вокруг раздражающие звуковые волны да отвратительный запах, гордый орёл возмутился.
В то время я зачитывался книгами по истории воздухоплавания и авиации, и то, что я узнавал, захватывало всё больше и больше.
…5 июня 1783 года впервые поднялся в небо (но без человека) шар, наполненный нагретым воздухом. Это была победа братьев Жозефа и Этьена Монгольфье.
В сентябре с Версальской площади на глазах тысяч парижан в корзинке под таким шаром взлетели… баран, петух и утка. «Животные остались живы и не сделались дикими», — сообщили «Московские ведомости».
А 21 ноября 1783 года, поддерживая нужную температуру в жаровне, укреплённой под «монгольфьером», — так прозвали первые воздушные шары — в небо поднялись Пилатр де Розье и д’Арланд. Полёт длился 20 минут и остался в веках, хотя расстояние от места взлёта до посадки не превысило 9 километров.
1 декабря Жак-Александр Шарль и его друг Робер — первый в мире воздушный пассажир! — пролетели 40 километров на шаре, заполненном водородом. Робер сошёл, а Шарль устремился дальше. Следующую посадку он произвёл всего через 5 километров, но прежде забрался на высоту 3000 метров, где его так потрепало на морозе, что пилот утратил интерес к дальнейшим своим полётам.
Едва человек оторвался от земли, как началась борьба за первый международный перелёт через Ла-Манш, отделяющий Францию от Англии.
Деятельнее всех, казалось, готовился Пилатр де Розье, как вдруг его соотечественник Франсуа Бланшар (кстати, первый бизнесмен в воздухоплавании и личность во многом примечательная) 7 января 1785 года, в час дня, вместе с американским доктором Джеффи на «шарльере» покинули Дувр при западном ветре.
Вскоре смельчаки попали в холодную струю воздуха, и шар сжался, теряя подъёмную силу; пришлось сбросить балласт, затем книги и приборы, газеты и журналы, наконец собственную одежду — около двух часов длилась борьба за жизнь. В три часа дня, у города Кале, на французском берегу, им удалось ухватиться за высокое дерево, и полуголый командир перелёта, сполна познавший горечь бессмертной славы, ступил на родную землю.
Перелёт потряс человечество.
На месте приземления соорудили памятник, король пожертвовал Бланшару пожизненную пенсию, а журналисты с юмором, но почтительно прозвали его «Дон-Кихот Ламаншский».
Франсуа продал свой шар соборной церкви в городе Кале. Он и раньше совершал полёты за деньги, теперь же возможности его и доходы возросли, и, отслужив благодарственный молебен, воздухоплаватель отправился в новое воздушно-финансовое турне, а доктор Джеффи вернулся к себе на родину.
Нет, не плавающие в воздухе шары и не дирижабли по- настоящему покорили воздушное пространство. Это сделали самолёты.
Во времена Ивана Грозного боярский холоп Никита сделал себе крылья и даже полетел на них с башни.
Но…
«Человек не птица, крыльев не имать, — написал в своём указе царь. — За сие содружество с нечистой силою тело окаянного пса смердящего бросить свиньям на съедение, а аппарат, дявольской помощью снаряженный, огнём сжечь…»
В 1882–1885 годах проходил испытания самолёт А. Ф. Можайского. В 1887 году наш земляк есаул донского казачьего войска Д. Войнов разработал свой проект летательной машины, но напрасно, потому что «имел знакомство с лицами политически неблагонадежными», и никто его не поддержал.
Были ещё проекты и полёты в разное время, как говорят в таких случаях, — эпизодические, да ещё с большими промежутками во времени.
Непрерывное развитие современной авиации началось с полёта братьев Вильбура и Орвила Райт в штате Северная Каролина (США) 17 декабря 1903 года.
Хотелось бы воздать должное известному во Франции Клеману Адэру, посвятившему себя и всё своё немалое состояние покорению воздуха. Его аэропланы напоминали индийскую летучую мышь. На них устанавливался паровой двигатель с двумя четырёхлопастными винтами.
9 октября 1890 года, за 13 лет до братьев Райт, он пролетел около 50 метров. Через год дистанция увеличилась вдвое (та модель называлась «Эос»). 14 октября 1897 года на «Авионе» № 3 Адэр пролетел уже 300 метров при боковом ветре, пролетел бы и больше, но, опасаясь столкновения с соседними зданиями, был вынужден прекратить полёт из-за плохой управляемости аэроплана.
Наконец 25 июля 1909 года Луи Блерио, на этот раз в «нужном» (как считают французы) направлении, то есть из Франции в Англию, перелетел Ла-Манш за 27 минут и 21 секунду, со скоростью около 80 километров в час.