В двадцать шестой главе он размышляет об искусстве:
I
И я один из тех, чья жизнь сурова,
Чьи слезы льются, как весной поток,
И кто стенанья превращает в слово
В песнь с однозвучным окончаньем строк.
Матенадаран. Деталь двери
Эчмиадзин. Кафедральный собор
Памятник жертвам геноцида. Ереван
Хачкары Эчмиадзина
Татевский монастырь
Эребуни
М. Сарьян. «Ереванский дворик весной», 1928 г.
В мастерской М. Сарьяна.
Площадь В. И. Ленина — центр Еревана
Армянская земля. Лоза на камне
Новь древней земли. Пульт атомной электростанции
И стих, певучий от таких созвучий,
Щемит сердца, когда звучит в тиши.
Единозвучье раскрывает лучше
Невидимую миру боль души.
Я жил на свете горестно и сиро,
И, как гласят Писания слова,
Душа, что не вполне мертва для мира,
Для Бога не вполне еще жива.
Не знаю — эта песня хороша ль,
Но строки ныне с самого начала
Я рифмовал, чтобы моя печаль
Еще сильней и горестней звучала.
II
Сокровищ царских расхититель,
Я наказанью предан с давних лет,
И призовет меня казнохранитель,
Чтоб, казнокрад, я дал ему ответ.
Томлюсь в темнице без воды и пищи,
Томлюсь, мои печали велики.
Мой долг — пятьсот талантов, но я, нищий,
Давно растратил и золотники.
И чтобы сердцу в песне изливаться,
Я здесь избрал особый лад строки,
Чтоб каждый стих вершился звуком «и»,
Что означает также цифру «двадцать»[44].
Во второй части постоянно употребляется рифма «и». Эта буква по ее порядку в армянском алфавите означает цифру «двадцать», число, символизирующее огромный долг, отягощающий совесть исповедующегося.
Стихи Нарекаци — бесконечное путешествие в собственную душу. А когда он извлекает на свет свои грехи, то находит в них сходство с пороками, страданиями, отчаянием, жалобами всех смертных. Его скорбные размышления похожи на многоликий монолог, исповедь всего мира. Так голос Нарекаци приобретает вселенскую силу.
Гл. 3
II
Собранье песен сих, где каждый стих
Наполнен скорбью черною до края,
Сложил я — ведатель страстей людских,—
Поскольку сам в себе их порицаю.
Писал я, чтоб слова дойти могли
До христиан во всех краях земли.
Писал для тех, кто в жизнь едва вступает,
Как и для тех, кто пожил и созрел,
Для тех, кто путь земной свой завершает
И преступает роковой предел.
Для праведных писал я и для грешных,
Для утешающих и безутешных,
И для судящих, и для осужденных,
Для кающихся и грехом плененных,
Для добродеятелей и злодеев,
Для девственников и прелюбодеев,
Для всех: для родовитых и ничтожных,
Рабов забитых и князей вельможных,
Писал я равно для мужей и жен,
Тех, кто унижен, тех, кто вознесен,
Для повелителей и угнетенных,
Для оскорбителей и оскорбленных,
Для тех, кто утешал и кто утешен.
Писал равно для конных и для пеших.
Писал равно для малых и великих,
Для горожан и горцев полудиких
И для того, кто высший властелин,
Которому судья лишь Бог один;
Для суетных людей и для благих,
Для иноков, отшельников святых.
И строки, полные моим страданьем,
Пусть станут для кого-то назиданьем.
вернуться
Здесь и далее отрывки из «Книги скорбных песнопений» Нарекаци даются в переводе Н. Гребнева. — Прим. перев.
