Страстно призывает к расплате за все жестокости Рубен Севак. Он противопоставляет мощь духа христианской проповеди послушания в мире волков. К маршу близка его поэма «Колокола» (1909 г.), гимн непокоренной силе, призыв к церковным колоколам подать сигнал к восстанию, невзирая на мертвого бога разоруженного армянского христианства. На ту же тему написаны им прекрасные элегические стихи, посвященные старому отцу, который был, по-видимому, священником. Лицо реальное или символическое, это честный, непреклонный проповедник. И теперь поэт несет его на своих плечах как тяжелое наследие прошлого. Он хочет похоронить отца, но знает, что все равно не избавится от минувшего и при наступлении нового дня будет по-прежнему нести роковую ношу своих предков. Севак тоже стал жертвой геноцида.
Под влиянием ницшеанства и проникнутой им европейской литературы армяне-интеллигенты в Стамбуле постоянно разрабатывали эту тему. Мне довелось прочитать очень хорошую драму Левона Шанта «Старые Боги», написанную в 1909 году. Сюжет взят из древней эпохи и связан с горами Восточной Армении, озером Севан. Столкновение христианской идеологии с древним язычеством. Первая разоружает человека, делает его неспособным к сопротивлению и борьбе, в то время как древние люди умели бороться и добывать своими руками все необходимое. В уста своих героев драматург вкладывает повторяющиеся фразы, звучащие примерно так же, как стихи Севака в его поэме «Колокола»: «Если страх тебя обуял, ниц пади с крестом. Правду ищешь — поднимайся, но уже с мечом».
В 1908 году в Стамбуле умер 22-летний Мисак Мецаренц, один из самых лирических поэтов Армении, юный певец, переживший столь короткую молодость, жаждущий познать прекрасные мгновения жизни. «С какою страстью» — так назвал он лучшую свою песню. «Со страстью к лугам красно-белым пчела собирает нектар с цветов мака-красавца… со страстью, дрожа на пухе своего ложа, невеста-щеглиха ждет своего щегла…»
После Туманяна величайшим открытием для меня явился Ваан Терьян. Замечательный поэт. Мне попалась книга, где были собраны все его стихи. Когда Наапет увидел у меня в руках этот синий том, он опять проворчал что-то о переводах.
— Правильное ли представление складывается у меня о ваших поэтах по переводам, которые я читаю? — спросил я.
— Пожалуй, правильное.
— Прекрасно.
— Но переводы далеко не все передают.
— Они и не могут все передать.
— Процентов тридцать пропадает.
— Ну и что из того?
Я напомнил ему о последнем прекрасном письме Горького к Леониду Андрееву. Наапет и сам хороший прозаик; человек с философским складом ума и армянским юмором, он прекрасно знает историю литературы, и возникший спор мы тут же разрешили. Я согласился с ним и прибавил, что правильно поступают теперь французы. Они передают в прозе как можно ближе к оригиналу то, что возможно передать, остальное возлагают на читателя, современного восприимчивого и образованного читателя — кто еще читает в наши дни стихи? — который, вероятно, способен прочитать подлинник и проникнуться его атмосферой. Он сам становится сопричастным литературному процессу, как переводчик, действующий на свой страх и риск.
О Ваане Терьяне говорит Егише Чаренц в своем стихотворении о языке. Речь там идет о благозвучной зурне и богатстве ее звуков. Один из видов этого инструмента называют у нас «бульбуль» — армяно-персидское слово, «блбул» означающее «соловей». Оно вошло в армянскую поэзию, в старинные песни-диалоги Соловья и Розы, о которых говорилось выше. А затем слово «блбул» было заменено словом «ядон». В легенде рассказывается, что птица Ядон прилетела из чужих стран и принесла оттуда прекрасные песни. Розу они покорили, и Блбул отступил. Исследователи находят в средневековой армянской поэзии ряд западных и восточных влияний и в этой легенде видят влияние западных, то есть греческих, источников. Ведь Ядон происходит от греческого «аидон», соловей.
Стихи Терьяна — прелестные музыкальные пьески. Это чувствуешь сразу, когда слышишь название поэтических сборников, изданных им за свою короткую жизнь (он прожил всего тридцать пять лет): «Грезы сумерек», «Ночи воспоминаний», «Золотые сказки», «Возвращения», «Терновые венки», «Страна Наири». Он был образованным человеком, специалистом по кавказским языкам, сыном священника-философа. То, что читал и о чем мечтал сам поэт, переплетается в его стихах и составляет их ткань. Как в картинах Шагала постоянно встречается что-то, напоминающее его родную Белоруссию, — кусочек сказки, крыша, кошка, петух, улица, ветка дерева, — так и в поэзии Терьяна ощущается вкус родной земли, дома, армянских гор. Словно шепот цветов, мечта о лучшей жизни. Поэтическая школа Терьяна — эстетика символизма. Музыкальный звук — ядро его поэтической философии. Глубинный голос предметов, выражающих свою идею не с помощью того, что видят и говорят, а с помощью того, на что намекает их внутренний голос, заставляет воспринимать все скорее как душевное состояние, интуицию и предчувствие. С такими художественными проблемами связан его вклад в армянскую поэзию, в новые смысловые и эмоциональные границы слова. У него совсем особый поэтический мир, не похожий на мир предшествующей армянской поэзии.