Жизнь святых отцов стала просто невыносима, но вот однажды они узнали от самих арабов, что на востоке появился человек, мудрый, как пророк, могущественный, как бог. Они решили отправиться к этому человеку просить у него защиты. Монахи собрались, выбрали двух своих представителей, столковались с вождем одного из племен, чтобы их проводили под защитой к тому, с кем они хотели встретиться; и двое монахов двинулись в путь, унося с собой последнюю надежду своих оставшихся в монастыре собратьев. Десять дней шли они по берегу моря, пока не достигли Суэца, над которым развевался незнакомый флаг. Они спросили, где находится французский султан, и им сказали, что он в Каире, ибо за восемнадцать дней он уже завоевал Египет. Монахи продолжили свой путь через пустыню, пересекли Мукаттам и пришли в город Эль-Тулуи. Их давние недруги - мамлюки были выметены оттуда, как пыль; Мурад-бей, разгромленный у пирамид, бежал в Верхний Египет; Ибрагим, побежденный у Эль-Ариша, скрылся в Сирии; и тот же флаг, который они уже видели в Суэце, реял над минаретами Каира. Они вошли в город, показавшийся им тихим и спокойным. Добравшись до площади Эль-Бекир, монахи попросили разрешения поговорить с султаном. Им показали его дом, и они пошли туда. Адъютант проводил их через сад к палатке, где обычно пребывал Бонапарт, когда первые вечерние часы позволяли покинуть внутренние покои - прохладные благодаря фонтанам и сквознякам.
Бонапарт сидел за столом перед картой Египта. Возле него находились Каффарелли, Фурье и переводчик. Монахи по-итальянски изложили ему цель своего прихода. Бонапарт улыбнулся; они польстили ему больше, чем при всем старании мог бы польстить самый угодливый царедворец. Его слава докатилась до Азии и через Йемен достигнет Индии, опередив его самого. Он сам не знал, как велико могущество его имени, и двое бедных монахов, проделав сто лье по пустыне, убедили его в этом. Он пригласил пришедших присесть и, пока они пили кофе, продиктовал переводчику фирман.
Именно его и показали нам монахи; этот фирман охранял их передвижение и перевозку продовольствия по пустыне и в городах. С этого дня монахов стали уважать, но вот французские корабли ушли из Нила и Средиземного моря, турки обрели былое могущество, мамлюки вновь заняли города, арабы стали властвовать в пустыне, но ни турки, ни мамлюки, ни арабы не осмеливались нарушить фирман, выданный их врагом. И по сей день монахи Сипая, вызывая уважение окрестных племен, могут одни, без охраны, передвигаться по пустыне под защитой магической подписи Бонапарта, полустертой от исполненных священного трепета поцелуев потомков Исмаила (несколько дней назад разграбивших караван, возвращавшийся из Мекки, и похитивших дочь одного бея, чтобы сделать ее наложницей своего вождя).
В этот вечер Бешара вопреки обыкновению слушал, хотя из рассказа отшельника понял лишь то, что тот сопровождал жестами; но он заметил, как внимали мы его речам. Не сумев развлечь нас какой-нибудь сногсшибательной историей в столь поздний час, чтобы затмить впечатление от услышанного, он был вынужден, скрывая стыд под любезной прощальной улыбкой, ретироваться и растянулся на песке у входа в нашу палатку.
II. ЗАКОЛДОВАННАЯ ДОЛИНА
На следующий день, прежде чем расстаться с нами, синайские монахи поинтересовались, есть ли у нас рекомендательные письма в их монастырь. Мы им рассказали, как в день отъезда из Каира отправились с этой целью к монахам греческого монастыря, но нам помешал свадебный кортеж, и мы пустились в путь, рассчитывая только на себя и на свои честные лица, которые должны послужить нам пропуском. Однако монахи заявили, что если бы мы с ними не встретились, то наш внешний вид оказался бы плохим подспорьем в подобном деле, нас вообще не впустили бы в монастырь, по они помогут нам: в благодарность за наше гостеприимство они дадут нам то, чего нам так недостает, то есть рекомендательные письма, с ними нас ждет радушный прием. Мы, в свою очередь, поблагодарили их, благословляя Моисея, собравшего нас близ своих источников. Монахи нацарапали несколько строк по-гречески, мы спрятали листок с такими предосторожностями, словно это был фирман Бонапарта.
Мы провели ужасную ночь; увы, усталость не всегда вызывает сон: у нас усталость сопровождалась сначала глухими болями во всем теле, а затем боль стала отчетливее и острее в отдельных точках. В противоположность рыцарям Арпосто или Тассо, которые были разрублены надвое сверху вниз, мы чувствовали себя так, словно нас разрубили в обратном направлении. Каждый резкий шаг наших дромадеров отзывался в нас такой острой болью, что паши лица искажались гримасами осужденных на вечные муки. В довершение всего в тот день мы покинули берег моря, то есть дорогу в Тор, решив, что по ней мы будем возвращаться, и двинулись па восток; солнце светило нам прямо в лицо, а открывшаяся пустыня оказалась еще более выжженной, если это возможно, чем предыдущие. Широкую равнину, лежащую перед нами, разрезали идущие с востока на запад дюны, а песок, в котором по колено увязали наши верблюды, был мягким и беловатым, как известковая пыль. Около девяти часов поднялся ветер, но не тот свежий и несущий прохладу ветер равнин, а настоящий ветер пустыни, наполненный всепоглощающими частицами, тяжелый и жаркий, как дыхание вулкана. Бешара счел, что настало время нас развлечь, и, заняв место между Мейером и мною, затянул арабскую песню - похвалу хаджину. Вот самые замечательные ее строки: Верблюдица так резва и так торопится в путь, как будто в жилах ее клокочет не кровь, а ртуть. А как худа и стройна! Ее завидя, газель, стыдливо взор опустив, должна с дороги свернуть. II даже доблестный барс за быстроту ее ног без колебанья отдаст когтей разящую жуть. Подобна мастью пескам. Широк и правилен ход Гонись за нею поток - и тот отстанет чуть-чуть. Верблюдица и огонь - кто пылче? Оба равны. Кто легче - ветр иль она? У них единая суть6.
Увы, не понимая, что мы переживаем, певец восхвалял палача перед его жертвами и поэтому не мог претендовать на бурный успех. Панегирик верблюду в подобных обстоятельствах был способен лишь вывести пас из себя и тем самым сделать нас к нему несправедливыми. Ничто так не побуждает отрицать достоинства какого-либо существа, как страдания, причиняемые его недостатками. С тем же успехом можно было воспевать солнце, припекавшее нам головы, легкость пыли, в которой мы увязали, однообразие раскаленного пейзажа, обступившего нас. Ведь мы углубились в одно из вади 7, пользующееся на полуострове самой печальной известностью, из-за зыбучих песков его называют Заколдованной долиной: их вечное движение, подчиненное прихотям ветра, вводит путников в заблуждение, и они сбиваются с дороги.
Пас окружали холмы, ветер срывал с верхушек песок, засыпая им нас так, что мы ничего не видели дальше ста шагов перед собой и задыхались в этом песчаном вихре, как в горниле печи. Наконец, когда пришло время первого привала и мы уже грезили о короткой передышке, не стихавший с утра колючий ветер через пять минут снес палатку, поставленную арабами; вторая попытка тоже не увенчалась успехом; колья не держались в беспрестанно движущемся песке, а если бы они даже и устояли, то лопнули бы веревки, на которых крепилась палатка; самым разумным было последовать примеру арабов и спрятаться в тени верблюдов. Я улегся возле своего, когда Абдулла, обращавшийся ко мне по всем кулинарным вопросам, явился сообщить, что не может развести огонь. Впрочем, новость оказалась не столь печальна, как предполагал бедолага; мы не только не хотели есть, но вообще испытывали отвращение к пище; верх наших желаний в эту минуту - стакан чистой пресной воды; увы, та, которой мы запаслись у колодцев Моисея, была слегка солоноватой; этот недостаток, а также неприятный запах от кожаных фляг и невыносимая жара, нагревшая воду за время пути, делали ее совершенно непригодной для питья. Как нам ни хотелось утолить жажду, но,: увы, мы не смогли сделать ни глотка.