Мы же принялись выражать губернатору благодарность за его добрый поступок, уверяя, что, если когда-нибудь еще окажемся в Суэце, первый свой визит нанесем ему. Он, со своей стороны, поблагодарил нас за дружеское расположение и заставил пообещать написать ему из Каира о поведении эскорта к концу путешествия. Заключив этот двойной договор, мы распрощались с губернатором.
В десяти минутах ходьбы от дворца, за углом первой же улицы, пас поджидали арабы. Увидев нас, они кинулись так пылко целовать нам руки, что их признательность не оставляла сомнений. Эти проявления благодарности к тому же сопровождались заверениями в безмерной преданности. Больше всего их растрогало не то, что мы сохранили им головы, а то, что устояли от искушения посмотреть на наказание палками, которое, по их мнению, крайне интересное и любопытное зрелище. Однако после первых же излияний благодарностей они предложили нам немедленно отправиться в путь: они не очень-то верили в милосердие губернатора. Наши верблюды уже оказались оседланы и навьючены п ждали нас на дороге в Каир. Как только наши проводники вышли из дворца, четверо из них бросились готовиться в путь, чтобы караван мог выехать из Суэца. Мы понимали поспешность наших арабов и последовали за ними. В мгновение ока, словно по волшебству, мы оказались в седле. Арабы же, даже не дожидаясь, пока их верблюды опустятся на колени, вскарабкались на них на бегу, как это сделал Бешара при выезде из Каира. Усевшись в седло, Талеб и Абу-Мансур - общая опасность сдружила их - встали во главе колонны, заставив ее двигаться галопом, поэтому менее чем за два часа мы проделали около десяти лье, оставив губернатора Суэца далеко позади, впрочем, наверно, не так далеко, как хотелось бы нашим арабам.
Однако, когда мы преодолевали последние два лье, спустилась ночь, нужно было устраивать привал. Палатку поставили в одно мгновение. Арабы казались бодрыми и веселыми как никогда, особенно Бешара - его радость граничила с безумием, он бегал и прыгал без видимой причины, словно стремясь удостовериться, что с его ногами не приключилось ничего дурного; мы уже давно укрылись в своей палатке, а он все еще горячо о чем-то рассказывал, выдавая тем самым нервное возбуждение, не оставлявшее его после пережитых дневных волнений.
На следующее утро мы чуть свет тронулись в путь; как и по дороге из Каира, мы ехали вдоль лежащей на песке груды костей; скелет дромадера с еще уцелевшими кое-где кусками мяса, от которого при нашем приближении отпрянули три шакала, говорил о том, что здесь недавно прошел караваи, заплатив дань этой зловещей дороге. Не останавливаясь, мы подъехали к растущему в пустыне дереву и закрепили колья палатки среди окаменелого леса; страх, пережитый накануне, нарушил все топографические представления наших арабов. В остальном же день оказался довольно тяжелым; через каждые двадцать лье нам требовался отдых не менее часа.
Еще не рассвело, а мы уже двигались по узким, скалистым тропам Мукаттама; солнце появилось на небе, когда мы достигли вершины горы, и его первые лучи отразились в золотых куполах Каира. Радуясь своему возвращению, мы горячо приветствовали этот многолюдный город, взметнувший ввысь свои минареты среди куполов, рассыпанных на фоне необозримого горизонта. Было решено устроить десятиминутный привал, чтобы с вершины горы полюбоваться этим дивным зрелищем, показавшимся нам еще великолепнее в лучах восходящего солнца; затем верблюды, едва достигнув западного склона Мукаттама, словно угадав наши желания, устремились галопом вперед и быстро домчали нас до могил халифов. Оттуда до Каира уже рукой подать. На сей раз мы возвращались в город ликующие. не боясь, что верблюды сыграют с нами злую шутку. Мы уже стали завзятыми наездниками, и трудно было признать христиан в смуглолицых всадниках в арабских костюмах. В десять часов мы явились к господину Дантану, вице-консулу Франции, н он радостно приветствовал нас, увидев целыми и невредимыми. Он сразу же послал за заложниками племени валед-саид; они тоже были счастливы, хотя выразили это более сдержанно, чем вице-консул, что наш отряд вернулся в Каир в полном составе и в добром здравии: как вы помните, они отвечали за наши жизни своими головами.
После первых минут общей радости от встречи с соотечественником и возвращения, если так можно выразиться, к родным пенатам следовало заняться делами.
По соглашению, заключенному Абу-Мансуром и Талебом у подножия горы Синай, гонорар за обратный путь они делили пополам. Чтобы не лишать друзей честно заработанных денег, мы решили возместить им разницу. Кроме того, мы вручили каждому из проводников такой бакшиш, какой позволяли наши финансовые возможности, и поэтому при расставании они ппообещал хранить вечную память о нас, а мы - когда-нибудь вернуться сюда. Не знаю, смогу ли я выполнить данное им слово, но уверен в том, что они свое сдержат и не раз, мчась галопом на своем дромадере, сидя у костра, разведенного в пустыне, или находясь в шатре кочевников племени валед-саид, Бешара и Талеб произнесут наши имена как имена своих верных друзей и доблестных спутников.
VII. ДАМЬЕТТА
Господин де Линан, молодой художник, познакомивший нас с племенем валед-саид, прослышав о нашем возвращении, тотчас прибежал в отель франков и, заявив, что мы должны жить только у него, увел нас к себе.
Когда мы рассказали ему о своем намерении посетить Иерусалим и Дамаск, он, к нашей бурной радости, вызвался сопровождать нас. Поскольку господин де Лииаи уже дважды или трижды объехал всю Сирию, это был самый прекрасный чичероне, которого только можно пожелать. Мы решили спуститься по Нилу до Дамьетты, где нас будет издать Талеб со своими дромадерами, и оттуда, уже отдохнув за время плавания, отправиться через Эль-Ариш в Иерусалим.
В тот же день мы стали готовиться к путешествию. Ничто не охватывает людей так легко и не проходит так быстро, как дорожная лихорадка; едва завладев вами, она уже не отпускает ни па минуту: нужно идти и идти, не останавливаясь, Вечный Жид - это только символ.
Стоял прекрасный вечер, когда мы отправились в путь; в лицо нам дул легкий ветер, но течение и четырнадцать гребцов увлекали лодку вперед. За ночь, наступающую на Востоке внезапно, мы преодолели уже известный нам участок Нила - от Булака до изгиба Дельты. Рассвело. Мы уже плыли по восточному рукаву, более величественному, чем Розеттский; после пребывания в пустыне его берега особенно поразили пас своим плодородием.
Вечером мы стали свидетелями следующей сцены: десятка два обнаженных женщин из прибрежной деревни, вероятно привлеченных пением наших гребцов, бросились в Нил и какое-то время плыли за нашей лодкой. Ночь избавила нас от преследования этих смуглолицых русалок, чьих колдовских чар мы, к счастью, могли не бояться.
На следующий день мы уже были в Мансуре. Этот город, как п пирамиды, воскрешает одну из славных страниц истории, которая не может оставить равнодушной ни одного француза. Так пусть же не сетуют па нас наши читатели за то, что теперь мы отправимся по следам крестового похода Людовика Святого, как прежде - за экспедицией Наполеона. Выступить в крестовый поход было решено в декабре 1244 года. Король Людовик IX уже проявил свое религиозное рвение: откупил у венецианцев терновый венец Христа, полученный ими в залог от Бодуэна; с непокрытой головой и босой, нес он этот венец от Венсена до собора Богоматери в Сомюре, чтобы при всем дворе пожаловать своему брату Альфонсу графства Пуату и Овернь, а также Альбижуа, отвоеванное у графа Тулузского, Он одержал победу над графом де ля Марш, не пожелавшим оказать ему монаршие почести в Тайбуре и в Сенте, но помиловал его, хотя и знал о попытке графини отравить его; наконец, он вынудил Генриха III Английского запросить перемирия, которое обошлось его противнику в пять тысяч фунтов стерлингов.
Итак, все было спокойно и внутри страны, и за ее пределами, когда внезапно в Понтуазе с королем случился новый приступ тяжелой лихорадки; он захворал ею еще во время похода в Пуату. Ему становилось все хуже и хуже, и вскоре уже высказывали опасения за его жизнь. Скорбная весть разнеслась по всей Франции - Людовику едва сровнялось тридцать лет, а после его восшествия на престол все сулило стране благоденствие. Все королевство предалось скорби; в Понтуаз тотчас же съехались сеньоры и прелаты; во всех церквах собирали пожертвования, читали молитвы и устраивали крестные ходы; наконец, королева Бланка отправила своего священника к Эду Клеману, аббату из Сеи-Дени, чтобы тот извлек из склепов мощи блаженных мучеников: это делали лишь в случае национальных бедствий.