Людовик взошел на корабль 25 августа 1248 года, и весь флот двинулся к Кипру, где царствовал Анри де Лузиньян, потомок иерусалимских королей. Кипр сочли самым удобным местом для остановки, и здесь соорудили многочисленные склады; весь флот высадился на Кипре 21 сентября, и христиане Востока, чьи надежды столько раз не оправдывались, с восторгом встретили эту новость, ибо их угнетение и нищета достигли предела.
Со времен крестового похода Филиппа II, когда был взят Сен Жан д'Акр, положение христиан па Востоке стало еще более тяжелым. Король Иерусалима Жаи де Бриен предпринял поход в Египет, захватил Дамьетту и уже направлялся к Кипру, когда был брошей своими рыцарями. Ему пришлось отступить, и, оставаясь владыкой двух тронов, зятем двух королей и тестем двух императоров, он, переодевшись францисканцем, отправился умирать в Константинополь.
Германский император Фридрих II, в свою очередь, двинулся в Иерусалим во главе большого войска, лелея великие замыслы, но, придя туда словно простой паломник, ограничил свои притязания обычной коронацией в церкви Гроба Господня и, как он сам писал султану Каира, тем, что вонзил свой меч на Голгофе и п а горе Сион, дабы сохранить уважение франков и стоять с гордо поднятой головой среди христианских королей.
Тибо Шампапский, король Наварры, скорее трубадур, нежели рыцарь, совершивший крестовый поход на святую землю до Людовика, искуснее владел пером, чем шпагой. Он предпочел вернуться домой и дописывать незаконченные поэмы. И тогда произошло характерное для Азии событие: целый народ оказался оттеснен па запад; хорезмийцы, изгнанные из Персии татарами, захватили Иерусалим, стоявший у них на пути, опустошили Палестину и сами почти все были уничтожены по приказу султана Дамаска, который, до того как их свела воля господа, ничего о них не ведал и даже не подозревал об их существовании. Но вот к общим бедам прибавились еще внутренние распри: король Армении и принц Антиохии развязали войну из- за каких-то крохотных клочков земли.
На Кипре, где высадился король, латиняне и греки вели религиозную войну. Госпитальеры и тамплиеры боролись между собой за власть, а генуэзцы и Пизанцыц - за первенство в торговле. Людовик начал с того, что восстановил мир между столь необходимыми для него союзниками. В Венсене под кроной дуба, а в Никосии под сенью пальмы он вершил правосудие, и его решения свято исполнялись. Но миссия посланца мира задержала полководца; когда же решили тронуться в путь, оказалось, слишком поздно: близилась зима. Гюг де Лузиньян предложил крестоносцам приют, пообещав весной выступить в их поддержку вместе со своими дворянами. Роскошная природа Кипра, его вина, воспетые Соломоном, его женщины, в чьих жилах перемешалась греческая и арабская кровь,- все это было весьма притягательно для французов, и, прежде чем, подобно Ганнибалу, одержать победу, христиане уже обрели свою Капую.
Среди мусульман происходили сильные раздоры. После смерти Салах ад-Дина редко выдавался мирный год и не нарушался покой семьи Эйюбидов. Для кочевников, для которых войны были основой существования, подобные мятежи, конечно, служили школой военного искусства, откуда выходили самые грозные противники, когда-либо встречавшиеся христианам. Когда Людовик IX высадился на Кипре, правивший тогда Египтом султан аль Малек ас-Салех Наджм ад-Дин находился в Сирии, где воевал с принцем Алеппо, его войска осаждали город Эмесу. Сам султан находился в Дамаске, прикованный к постели смертельной болезнью, но какой-то человек, переодетый торговцем, проник все-таки в его покои и сообщил об ужасных приготовлениях на Кипре; эта новость сильно взволновала султана. Левантинцы всегда считали французов самым сильным противником, а короля Франции - самым могущественным и грозным владыкой. Эти естественные страхи усиливались из-за предсказания, достигшего, по словам миссионеров, даже Персии, в которое в равной степени верили как мусульмане, так и христиане. Оно гласило: один из королей франков разгонит всех неверных и освободит Азию от мусульманства. Неджм эд-Дин понял, что нельзя терять ни минуты, он прекратил осаду и, тяжелобольной, лежа па носилках, прибыл в Ашмун-Танах в апреле 1249 года. Султан был уверен, что первой подвергнется осаде Дамьетта, и принял меры по ее защите: велел собрать огромные запасы продовольствия, а также всевозможное оружие и амуницию и приказал эмиру Фахр ад- Дину двигаться к Дамьетте, чтобы встретить врага там; потом, чувствуя свой близкий конец, объявил по всему королевству: все, кому он задолжал, могут явиться в его сокровищницу и получить то, что им причитается. Фахр ад-Дин разбил свой лагерь у Дамьеттской Гизы, на левом берегу Нила; только река отделяла лагерь от города.
Зима прошла в приготовлениях; наконец король решил, что настала пора выходить в море, и велел загружать корабли провиантом; они должны тронуться в путь по первому сигналу. Продовольствие, как мы уже говорили, было заготовлено заранее: целые горы овса, ржи и пшеницы возвышались на равнине. Горы эти выглядели совсем как настоящие; зерна, открытые ветру и дождю, дали ростки в четыре-пять дюймов, так что "холмы" зазеленели.
Итак, Людовику ничто не мешало. Покончив со сборами, король и королева Маргарита взошли на корабль в пятницу, накануне Троицы. От корабля к кораблю передавалась команда: приготовиться к отплытию; и на рассвете следующего дня все корабли по приказу развернули паруса и величественно двинулись вперед; за парусами совсем не видно было моря: французский флот уже насчитывал сто восемьдесят больших и малых судов.
На следующий день после Троицы король увидел на берегу, вблизи Лимасола, церковь, окрест разносился колокольный звон. Боясь упустить возможность, словно дарованную господом, присутствовать на службе, он велел двенадцати кораблям пристать к берегу. Но пока король пребывал в церкви, поднялся шторм и разметал все корабли, а из-за чудовищного ветра с Африканского континента флоту пришлось отклониться от курса и поспешно искать убежища у берегов Палестины; король разделил бы общую участь, не приведи его религиозный порыв на Кипр, лишь около семисот рыцарей смогли собраться вокруг своего короля; тем не менее на следующий же день, когда подул попутный ветер, он велел всем подняться на корабли и продолжить путь к Египту. Король пребывал в великой скорби и унынии, писал Жуанвиль, лишившись своих рыцарей; он полагал, что если они и не погибли, то находятся в смертельной опасности.
На четвертый день после случившейся трагедии стояла прекрасная погода, флот продолжал скользить по глади моря под безмятежным небом; кормчий королевского судна, опытный мореплаватель, прекрасно изучивший все побережье и владеющий многими языками, забрался на верхушку мачты и закричал оттуда:
- Да поможет нам бог, впереди Дамьетта!
В то же мгновение его слова повторили кормчие других кораблей; и вскоре все крестоносцы, взволнованные великой новостью, смогли различить золотой песчаный берег, где выделялось белое пятно - зубчатые стены города. Это произошло в пятницу 4 июня 1249 года, в 647 год хиджры, в 21-й день месяца сафар. На кораблях раздались радостные крики. Но Людовик поднял руку, прося внимания, и сразу же на королевском корабле воцарилась тишина, а остальные подошли как можно ближе, чтобы услышать его речь. - Слуги мои,- громко произнес король проникновенным голосом.- Божья воля привела пас в эту страну, захваченную нечестивцами. Сейчас я больше не король Франции и не рыцарь церкви - я лишь простой смертный, чья жизнь померкнет, как жизнь последнего из людей, будь на то господня воля. Но помните, что бы ни случилось, все есть благо: если нас победят, мы станем мучениками, если победим мы, то прославим имя господа, а Францию будут почитать не только в христианских странах, но и во всем мире. Как бы то ни было, будем смиренны, как воинство Христово, будем биться за Христа, и он восторжествует. А теперь да хранит нас бог, ибо сейчас мы узнаем, что творятся в стане врага.